Приобретя способность говорить, Иосиф произнес скорее себе самому:
— Что это было со мной?
— Все путем, все путем, — тараторила старушка, тоже чувствуя себя немножко не в своей тарелки, продолжая поглаживать его по голове и по спине.
— Я прошу извинить меня за мое состояние. Но….
— Да ты что, сынок, что ты такое говоришь. Я так рада, что ты зашел ко мне. Я целый день одна. Хоть с человеком поговорила.
Она проводила Иосифа в ванную комнату, принесла чистое полотенце. Иосиф умылся и снова сел за стол. За это время Пелагея Николаевна подала свежезаваренный чай.
— Иосиф, ты угощайся, выпей горячего чайку, попробуй вишневое варенье, сама сделала, небось в твоей Америке такого варенья нет и в помине, и тебе полегчает. — непрерывно тараторила старушка.
— Нет, бабушка, такого вкусного варенья, как у вас, там нет.
— Ну вот и угощайся, дорогой.
Иосиф просидел у старушки около часа. Перед выходом Иосиф спросил старушку:
— А есть ли у Вас поблизости церковь?
— Как же, конечно есть. Понимаю, хочешь свечку зажечь за упокой души покойного Володи. Правильно, сынок, это богоугодное дело. А ты сам-то крещенный?
— Я? — Иосиф запнулся.
— Да я так спросила, у нас же все было шиворот на выворот при советской власти. Батюшка у нас очень хороший. Отцом Георгием величать. Батюшка — душа человек и выслушает, и успокоит, и совет даст. Дай Бог ему здоровья. За одно и с ним познакомишься. Между прочим, даже я, глупая баба, заметила, что батюшка умнейший человек, ему бы в Москве иметь приход, а не здесь в глуши, — важно сказала старушка.
Монастырь был основан в тысяча семьсот пятьдесят девятом году. В тысяча восемьсот тридцать седьмом году в иконостасе церкви находилось сорок икон, многие из которых были в серебряных с позолотой окладах, украшенных драгоценными камнями. Церковь была богата драгоценностями. В храме было двадцать четыре пуда серебра, два килограмма золота, четыреста девять бриллиантов, более тысячи пятьсот изумрудов и яхонтов. На колокольне храма находилось восемь колоколов, главный весил более двух с половиной тонн.
В тысяча девятьсот двадцать седьмом году монастырь был закрыт и превращен в склад. Все имущество его было конфисковано. Однажды в трескучий мороз к монастырю подъехало несколько подвод. Собрали монахов, кто в чем был, и повезли в неизвестном направлении. С тысяча девятьсот девяносто четвертого года произошло возрождение монастырской обители и теперь ежедневное богослужение совершается по полному уставу Православной Церкви. Монастырь имел свой огород и подсобное хозяйство, где трудились семь иноков и девять послушников. В монастыре имелась библиотека, в которой каждый мог почерпнуть духовную мудрость из творений святых отцов, напитать свою душу истинным знанием.
Везде была идеальная чистота. Видно было, что за храмом следят и ухаживают. В церкви было почти пусто, только несколько старушек молились перед алтарем. Иосиф подошел к работнику и купил три свечи. Затем пошел к алтарю, установил свечки и зажег их. Дальше он не знал что делать, пока не услышал сзади низкий и в тоже время мягкий мужской голос, который приветствовал его:
— Рад видеть новое лицо прихожанина в нашей скромной обители господа Бога.
Иосиф, обернувшись, увидел перед собой самого настоятеля храма. Это был человек средних лет, в черной рясе и с короткой бородой. У него было типично славянское широкое лицо с выступающими скулами, едва раскосыми и глубоко посаженными голубыми глазами.
Поглаживая свою бородку, батюшка пытливо изучал гостя.
— Здравствуйте, батюшка.
— Отец Георгий, настоятель сего храма, в миру был Петр Сергеевич Тверской.
— Рад познакомиться, Отец Георгий. Меня зовут Иосиф.
— О, известное ветхозаветное имя. И сколько смысла в этом имени для верующего человека.