Оперативники дописывали протокол. Мы со старшим следователем и экспертом двинулись в направлении их отделения. Там спокойно присели за рюмкой чая, и я, не спеша, с чувством, толком, расстановкой поделился с коллегами всей имеющейся у меня информацией. Глупо было что-то скрывать, с учётом того, что два дела из серии уже висит на их отделении.
Следователи долго и многозначительно молчали, потом почти одновременно протянули: «М-дааа!» и больше, похоже, они ничего сказать не могли. Для них события в Тарховке были преступлением и только. Сегодняшняя авария, даже с учётом того, что она была подстроена, – лишь авария. Информация, которую я им дал, выводила оба эти преступления на иной уровень. А работать на этом уровне сложно и тошно. Невесёлая картина складывается. Преступления продолжаются, концов не найти, методы меняются, связь между событиями какая-то эфемерная… Объединяет всё лишь электронная почта. Не будь этих писем – вообще невозможно было бы определить, что все эти убийства – звенья одной цепи. Но я-то знаю, что это так. И ребята знают. Сидят унылые и растерянные. Я им рассказал практически всё: и про электронные послания, и про Гаргаевых, и про преступления, совершённые Куприяновым, Кировским и Бершадской. Даже про Траубе пришлось поведать. Последний эпизод вообще ввёл коллег в состояние шока. Трудно удивить бывалых оперов, однако, мне это удалось. Хотя, почему мне?.. Если все эти преступления совершены одним лицом, то в выдумке ему не откажешь. И ведь, что самое неприятное во всей этой истории… Он совершает убийства с таким цинизмом и с такой наглостью, что оторопь берёт. Он не боится ни черта. Одна и та же винтовка. Одни и те же пули. Один и тот же электронный адрес. Или преступник чрезвычайно неопытен, умён, хитёр, и, потому, невероятно опасен, или это опытный киллер, который уверен в себе на все сто, и поэтому тоже крайне опасен. И в том, и в другом случае, шансов у нас минимум.
Позвонил Сашка. Отчитался о поездке на Крестовский. Нашёл камеру, направленную на «мазду», снял запись, отправился в отделение, чтобы посмотреть тщательно и спокойно. Обещал отзвониться сразу по результатам. Я напомнил ему, что необходимо срочно найти Рудого – приёмного отца Жени Масловой. Сашка растерянно ответил, что он его уже нашёл и договорился о встрече. Хоть какое-то движение.
На сегодняшний день совершенно неясно происхождение винтовки. Если первый раз она всплыла в две тысячи пятом, то вполне реально узнать, откуда она взялась. Это, всё-таки, не девяносто пятый. Это в бандитском Питере середины девяностых оружие везли в город откуда угодно и как угодно свободно. Никого пулемётом «максим» не удивишь. Гранаты, пистолеты, хорошая снайперская оптика. Всё это ввозилось в город в неограниченном количестве. Винтовка непростая, дорогая. Встречалась на преступлениях редко. Мне так вообще никогда не приходилось стакиваться с подобным шедевром.
Я позвонил Снегирёву, порадовал его прибавкой в нашей серии. Он на всякий случай уточнил, уверен ли я, что дело имеет к серии отношение. Напомнил ему про письмо, развеял его сомнения. Подполковник вздохнул, посетовал на то, что «уйти ему на пенсию майором», велел держать в курсе. Я оставил сестрорецких следователей грустить о навалившейся напасти и отправился в центральный район Питера.
В отделении почти в дверях столкнулся с Михаилом Прокопьевичем. Он посмотрел на меня с каким-то подозрением:
– Плохие вести ты нам, Сергеев приносишь! Не радуют меня, если честно, встречи с тобой в последнее время. Что на этот раз?
– На этот раз ещё один эпизод вдогонку к предыдущим.
– Опять стрельба?
– Да нет, на этот раз авария. Следы механических повреждений в тормозной системе…
– Что ты, Сергеев, выпендриваешься? Совсем разучился по-русски разговаривать? Тормоза ковыряли, что ли?
– Так точно, – заскулил я. – Девушка-водитель погибла.
– Что девушка натворила, что её убрать надумали?
– Похоже, застрелила парня, пытавшегося её изнасиловать. А на следствии и суде всё представили так, что это не она стреляла, а её жених. Его посадили, он повесился в тюрьме, не дожидаясь пересылки. После смерти девушки ей пришло письмо с того же адреса, что и Куприянову с Таврической и Кировскому из Тарховки.
– Галиматья какая-то! Зачем киллеру подставляться, светить адрес? Настолько самоуверен, настолько неопытен или ему настолько наплевать, поймают его или нет?
– Подождите, Михаил Прокопьевич! Почему это ему должно быть наплевать на то, что его поймают? С чего это вдруг?
– А ты сам-то не видишь? Если бы он хотел спрятаться, то никакие бы письма не отправлял. Сделал дело – готовь следующее. Нет. Он в кошки-мышки с вами играет. Смеётся над вами. Раз письма приходят после смерти, значит, они не жертвам предназначаются, а вам, олухам.
– Почему он тогда к ним обращается?
– Ну, судя по текстам, которые ты мне тут зачитывал, он не к ним обращается. Это фразы, которые говорятся от лица тех, кто погиб от руки твоих жертв.
– Это не мои жертвы, – обиделся я.
– Твои, Сергеев, твои. Пока ты их убийцу не поймал и даже представления не имеешь, где его искать, – твои.
– А Вы не думаете, что киллер работает по заказу, и это пожелание заказчиков. Ну, чтобы он объяснил жертвам, по какой такой причине они станут этими самыми жертвами.
– Тогда бы он обязательно успел отправить им эти самые письма до их смерти. Ты же не думаешь, что у него есть секретарша, которой он отдаёт приказ разослать эти несчастные сообщения, а она настолько нерадива, что просто не делает этого вовремя?! Нет. Он отправляет письма сам. И специально делает это уже после смерти клиентов. Значит – никакого пожелания заказчиков о торжественном объявлении причины смерти нет. Да и заказчиков, я думаю, тоже нет. Скорее всего, он действует на своё усмотрение. Отсюда и буйная фантазия. Любовь к ремеслу чувствуется. Хорошая подготовка и осведомлённость видится. Так что, Сергеев, никакой он не киллер. Он просто убийца. Искатель справедливости. Возможно, с психическими отклонениями. Хотя это уже неважно. В любом случае, он намного опасней и намного более непредсказуем, нежели наёмник.
Я почувствовал себя маленьким мальчиком, неопытным стажёром и идиотом одновременно. Это меня нисколько не расстроило, и я в задумчивости отправился к Сашке в кабинет, переваривая на ходу слова Прокопьича. Сашка, судя по количеству окурков в пепельнице, уже давно наслаждался киношедевром под условным названием «Чужая машина в чужом дворе». Видимо, ему здорово надоело зрелище, потому что вид у него был ужасный: он полулежал на столе, взъерошив и без того торчащие в разные стороны волосы, с полуоткрытым ртом. Понаблюдав за ним несколько минут, я, было, решил, что Саня просто спит с открытыми глазами. Подошёл ближе, медленно провёл пятернёй перед его глазами несколько раз вверх вниз. Сашка никак не отреагировал, но, когда я убрал руку, из его рта донеслось что-то вроде:
– Я не сплю. Я бррсссую…
– Чего ты?.. – удивился я.
– Бодрствую, – Сашка немного ожил, ткнул кнопку на клавиатуре и сладко потянулся.
– Ты материал отсматривал?
– Нет, в «Счастливом фермере» урожай поливал. По моему лицу это незаметно было?
– Заметно, – признался я. – Что-нибудь нашёл?
– Нет пока. Тишина и покой, аки на кладбище. Но я только половину просмотрел. Может во второй половине кто-то появится?..
– Может и появится, – мне очень хотелось в это верить, что он появится, обязательно появится, – Видно-то хорошо?
Сашка посмотрел на меня как-то странно:
– До четырёх было хорошо видно, а в пять, как стемнело, так и не видно ни хрена…
На дворе был июль. Что стемнело-то? У Сашки в глазах стемнело? Неудивительно, после вчерашнего. Что-то в последнее время всем доставляет удовольствие оттачивать на мне своё чувство юмора. И получается неважно, и мне обидно.
– Смешно, – сказал я, не улыбнувшись, – Картинка нормальная? Если кого-то обнаружим, не хотелось бы зависеть от качества видеосъёмки.