— Потому что у меня не этим одним башка забита! — хватаю папку со стола, другую, третью. — Когда припечет, тебя от прочего освобождают. А меня нет. Влезай с головой, шевели мозгами! Мыслить надо, анализировать! А ты — валиком, на халтурку! — Чувствую, что несправедлив, но остановиться уже не могу. — И все лень-матушка! Лишний шаг сделать — целая проблема! Лень бывает патологическая, физиологическая, что ли, а у тебя — социальная. Да, да! Не улыбайся! Кислые улыбки! Хочешь, раскрою тебе подоплеку?
— Ну, раскрывай, — глядит исподлобья.
— У каждого должна быть социальная заряженность! — провозглашаю. — Что это такое? Это значит — долг на первом плане. Государственный, общественный, служебный. У тебя на первом плане — личное. Тебе бы вахтером: отстоял смену — и домой, в тепленькое гнездышко. Детей водить на прогулку, купать, спать укладывать! Тебе бы в няньки!
Бурлака тоже повышает голос:
— У тебя детей нет, и молчи! Вы привыкли по кабинетикам, именно в теплых гнездышках да на готовеньком, которое мы вам на блюдечке преподносим! Тебе легко говорить, а ты полазь, помотайся, причем и с риском зачастую!
— Ваше блюдечко, — отвечаю, — нам известно! Полуфабрикат преподносите, чурку, болванку, а обтесывать, отшлифовывать — нам! Ты промажешь — это остается при тебе, я промажу — сразу всплывает! Следственный процесс в итоге — у всех на виду! У прокуратуры, у адвокатуры, у общественности! Потому что всякое дело кончается судом, а суд, мой милый, это гласность! Следователь, мой милый, последняя инстанция до суда, и если напороли, перемудрили, ошиблись, все обнаруживается в этой последней инстанции!
Бурлака не похож на себя.
— Высказался? — С шумом отодвигает стул, вскакивает. — В крайнем случае, думал: сработаемся… Ну, да ладно… — И, глядя прямо перед собой, ссутулившись, выходит.
Вот и поговорили.
Сижу терзаюсь. Да, я несправедлив. А он? Подхалимаж! Кто ему давал право бросать такие обвинения? Нет, говорю себе, хорошенького понемножку. Тут уж пора принимать срочные меры. Не знаю, с чего это началось — с Жанны или не с Жанны, но загвоздка не в ней, загвоздка в Константине Федоровиче. Меня лихорадит: мне кажется, что он то чрезмерно мягок со мной, то излишне придирчив. То прощает мне, чего другим не простил бы, то требует с меня больше, чем с других. А я хочу быть таким же, как все. Пусть хуже, но только не лучше. Я хочу одного: нормальной рабочей обстановки. Но, может статься, слишком многого хочу?
27
Он убедился в том, что всякое преступное явление — независимо от его масштабов — представляет собой некий скрытый механизм со сцепленными шестеренками. Как бы ни пытался преступник разобщить их, нарушить сцепление, ему в конечном счете это не удается и удаться не может, взаимосвязь материальных частиц нерасторжима.
Если бы неизвестный, по кличке Стиляга, не был причастен к одному из эпизодов дела о квартирных кражах, его появление в общежитии «Сельмаша» надолго, пожалуй, осталось бы для следствия загадкой. И наоборот: не появись он в общежитии, его причастность к этим кражам раскрылась бы не сразу. Двойная связь разнородных явлений ускорила ход зубчатой передачи: в Новочеркасске, где он обосновался на время, за ним установлено было наблюдение еще с ноября, а по сигналу, переданному в январе через ростовское УВД, он был задержан. Опыт подсказал ему не играть с милицией в прятки, да и, кроме того, тамошние оперативники располагали точными данными о его декабрьской отлучке из Новочеркасска. А так как после этого никуда он больше не отлучался и никаких эмиссаров не принимал, возможность его сговора с Ярым была окончательно исключена.
Копию своего постановления об отказе в возбуждении уголовного преследования Кручинин, как это принято, послал Ярому и еще на отдельном листке приписал несколько слов от себя. С этим было покончено, Шабанова оформляла командировку, в деле домушников наконец-то появилось недостающее звено, так что все шансы были покончить за недельку и с этим.
А Кручинина по-прежнему лихорадило — причин было много. Каждая из них в отдельности казалась пустячной — к примеру, размолвка с Бурлакой, — а в совокупности они выводили из равновесия. Лихорадило Кручинина по-разному: ликующе и угнетающе; он силился сопротивляться и тому и другому.
Когда Шабановой было передано распоряжение Величко, она отнеслась к предстоящему сотрудничеству с Кручининым крайне сдержанно. Шабанова у него под началом! Но против ожидания обошлось без юмора.
— Если не возражаешь, Боб, — сказала она, — я сперва почитаю. Ого! — полистала страницы. — Из ничего, а подсобралось!