Она покусывала зубами мочку его уха, давая ему время подумать.
— По-твоему, любовь — это торговая сделка?
— Все на свете — сделка, торговая операция. Так говорит мой отец. А он — удачливый человек.
— И ты считаешь, что это хорошо? — В голосе Мануэла прозвучал робкий упрек.
— Хорошо ли, плохо ли… Я считаю, что это честно.
Она поцеловала его таким долгим поцелуем, как будто хотела на этом поставить точку.
— Твой отец обычно надолго уезжает? — спросил Мануэл, чтобы сменить тему.
— Иногда на несколько дней, иногда на много недель. Иной раз он всех нас берет с собой.
— И куда вы ездили?
— В Париж, в Амстердам, в Испанию и Марокко, где у нас, как ты знаешь, есть друзья и где у меня была Джамиля, моя лучшая подруга. Но все это позади.
По лицу Марии прошла тень.
— Почему позади? Что это за история? — заинтересовался Мануэл. — В конце концов, насколько я понимаю, я теперь владелец драгоценной плитки из этого дома.
— А я даже знаю место, где она находилась, — прямо над входом в чайный домик, стоящий посреди розария. В действительности существуют две плитки подобного рода. Все остальные образуют вокруг них искусно переплетающийся цветочный орнамент.
— Она и вправду очень красива и, вероятно, представляет собой нечто особенное, — сказал Мануэл и подумал об игре с числами профессора Рибейро. — Я буду дорожить ею.
Мария печально посмотрела на свои безвольно лежащие на коленях руки, потом прислонилась головой к плечу Мануэла.
— Может быть, когда-нибудь я расскажу тебе побольше об этом доме и об этой семье. Расскажи мне лучше о путешествиях, о отце!
— О каких путешествиях? О каком отце? Тут нечего рассказывать. Мой отец отправился в Бразилию, когда мне было два года… и не вернулся назад. От него не было ни письма, ни весточки, он не давал знать о себе. В какой-то момент мы перестали ждать его. А мои путешествия?! Не о чем и говорить. Пару раз по стране с дедушкой, на море и в Порту. А потом в Коимбру. Весьма скромно!
— Таким образом, твой дед был тебе вместо отца…
— Мигел Торреш да Силва! Я думаю, он был мне больше чем отец… и теперь я лучше, чем когда-либо, понимаю, почему мне все завидовали.
— Он сделал тебя богатым.
— Что значит: сделал богатым?
— Своими историями… которые он подарил тебе и которые теперь принадлежат тебе. В определенном смысле это твой капитал!
— Что ты хочешь этим сказать? Что мне, пойти на рынок, раструбить о них на весь мир и ждать, пока кто-нибудь бросит в шляпу пару грошей?
— Почему ты представляешь это так упрощенно? Если идти, как и все, обычным путем, то ничего не добьешься. Если хочешь выиграть, ищи пути, которые пока еще покрыты мраком.
— Я думаю, что твой отец — действительно удачливый коммерсант. И у него, судя по всему, способная дочь.
— Да, он успешлив. Потому что он всегда ищет новые пути и не боится рисковать. И никогда не побоится.
— А ты?
Мария рассмеялась:
— А я? Что ты имеешь в виду? Я послушная дочь своего отца!
— А теперь, когда он уехал в Марокко или в Порту? — с любопытством спросил Мануэл.
— Ни слова о Порту! — почти разгневанно сказала Мария и внезапно опять стала печальной.
Мануэл заметил, что ее глаза наполнились слезами.
— Не такая уж и послушная, — беззвучно добавила она.
— Что случилось?
— Ничего. Об этом тоже лучше потом… может быть.
— Чем «может быть», лучше сейчас, — не отступался Мануэл, вставая.
— Да, ты, вероятно, прав, почему бы и не сейчас. Но ты должен верить мне.
— В чем?
— Что это так, как я тебе говорю.
— Обещаю. Буду верить всему, что ты скажешь.
— Я тебе не все рассказала… не хотела показать тебе, что… что я действительно непослушная. Если будет так, как хочет мой отец, то я в недалеком будущем буду жить в Порту, потому что у него имеются достаточно четкие представления о судьбе своей дочери. Один состоятельный судовладелец… у которого… — Мария запнулась.
— У которого что? — нетерпеливо спросил Мануэл.
— …у которого есть сын, в общем, как принято говорить, «блестящая партия».
Мануэл смотрел на нее, объятый ужасом. Потом сказал печальным голосом:
— Значит, все напрасно.
— Ничего не напрасно.
— То-то и есть, что у нас только сделка…
— Что значит Это все. Больше, чем все.
— А Порту?
— Это ничто, совершенно ничто.
— Ты знаешь его?