Удивляться этому не следует. Цивилизованный человек видит в окружающем мире некую данность, существующую отдельно от небес и подчиняющуюся причинно-следственным закономерностям. Варвар же воспринимает это совсем иначе. По его разумению, наша земля есть лишь смутное отражение некоего иного мира, каковой воспринимается им как одно из проявлений Всемогущего. Опыт для варвара есть игровая доска: он бросает кости и ждёт, что они одарят его откровением. Дикарю ведомо, что такое горе; птицы на языке варвара не поют, но «стенают», ребёнок не плачет, но «печалится». Считая себя хранителем духа вольности, варвар пребывает в рабстве у невежества и заблуждений. При всей своей отваге он дрожит от суеверного страха, стоит зайцу перебежать ему дорогу, и готов отказаться от долго готовившегося похода, усмотрев дурное предзнаменование в полёте воробья.
Амазонки чуточку разумнее большинства племён, однако, если уж на то пошло, многие наши соотечественники подвержены суевериям ненамного меньше варваров. Большинство сподвижников Тесея — и уж, конечно же, все приверженцы Элевтеры — были склонны узреть в результате намеченного противоборства вождей не что иное, как приговор Высшего Суда. Те, чей боец возьмёт верх, восторжествуют и в этой войне, а сторонники проигравшего неизбежно обречены на гибель. Таково было мнение подавляющего большинства, и не стоит удивляться тому, что в обоих лагерях не пренебрегали даже самыми дикими и несуразными средствами, дабы снискать для своего бойца поддержку и благоволение небес.
Мы с братом, так уж вышло, оказались в команде, которой поручили забрать с поля боя тела павших. Амазонки и скифы своих уже унесли. Выйдя в тот вечер из ворот, мы увидели, как наши противники в своих становищах на холмах напротив Акрополя, готовят угольные ямы, над которыми собираются жарить на вертеле наших пленных, и дыбы, на которых этих несчастных будут свежевать. Именно таким образом дикари намеревались склонить высшие силы на свою сторону.
Варвары делают ставки на то, долго ли продержится жертва. Те, кому не доводилось присутствовать при столь ужасающем зрелище, не могут представить себе экстаз, в который приходит такой дикарь, прикладывая раскалённое железо к плоти врага. В глазах варвара эти действия есть не жестокость, каковой они видятся человеку цивилизованному, но испытание «эдор» пленника, силы его духа и личной магии.
Предполагается, что пленник тоже является полноправным участником этого испытания. В непостижимой для эллина варварской системе ценностей дикарь, сажая свою жертву на кол или сдирая с него заживо кожу, делает это не из ненависти, а движимый благородным стремлением обрести «эдор» пленника, а тот, в свою очередь, всячески стремится доказать превосходство своей магии. Чем больше мужества он выказывает, тем могущественнее его дух. Он, этот пленник, страдает не сам по себе (ибо дикарь не мыслит себя отдельно от своих богов и племени), но ради дарующих ему силу стражей иного мира, наделивших его магией души. Он желает продемонстрировать своё превосходство над врагом и, не поддавшись слабости в минуту смерти, одерживает над ним своего рода победу. Мне случалось видеть, как за мгновение до кончины умирающий плюёт в лицо своему мучителю и уходит в Аид с торжествующим смехом.
На первых стадиях осады скифы подвергали пыткам пленных афинян, но вскоре бросили это занятие. С точки зрения дикарей, наше жалкое поведение являлось наилучшим доказательством отсутствия у афинян какой бы то ни было силы духа. В их глазах мы были так ничтожны, что не заслуживали пытки. Презрение к нам было настолько велико, что, по мнению врагов, даже самая блистательная победа над столь никчёмным врагом не могла принести им славы. Дошло до того, что они перестали скальпировать убитых, ибо скальп ценен не сам по себе, а как символ овладения «эдор» противника; неприятель же, не обладающий «эдор», не стоит того, чтобы с него снимали скальп. Уважающий себя воин не станет вешать на пояс волосы, в которых нет никакой магической силы.
Однако в тот вечер мы с братом увидели, что варвары возродили практику применения пыток. Первых несчастных начали терзать на холмах Ареса и Пниксе; вскоре оттуда послышались жуткие, душераздирающие вопли вперемешку со сладострастными завываниями их мучителей.
Впрочем, скифы и амазонки терзали не только эллинов, но и самих себя. Исполняя парами дикие пляски, они с помощью инструмента, похожего на плотничий резец, срывали друг у друга с ног, спин и животов полоски кожи, оставляя кровоточащие борозды. Считается, что такой ритуал самоистязания дарует особую чудесную силу.