Путь к трону, на котором восседал Император, лежал сквозь плотную толпу людей, которые расступались, стоило Талиле приблизиться. Так она думала вначале, но потом поняла, что гости сторонились не ее. Во всяком случае, не ее первой. Они отходили в сторону, не желая стоять на пути Клятвопреступника.
Традиционные праздничные одежды весили немало, и под их тяжестью Император мог с трудом ходить и шевелиться. Высокая церемониальная шапка мешала ему поворачивать голову. Он приветствовал всех гостей издалека и изредка кивал кому-то, веля подходить ближе.
— С почтением приветствуйте Его Императорское Величество Императора, — каждый раз громко объявлял дворцовый глашатай, когда к трону приближались очередные гости.
Они опускались на колени и касались раскрытыми ладонями татами — самое уважительное приветствие из всех.
Когда дошла их очередь, ее муж опустился на одно колено и упер кулак левой руки в раскрытую ладонь правой, подняв руки над чуть склоненной головой. Талила слышала еще от отца, что Клятвопреступнику была дарована высочайшая милость и привилегия от Императора: не опускаться на колени и не простираться на татами.
Ей такой милости даровано не было.
Но когда Клятвопреступник стал на одно колено, она замерла на месте и не склонилась.
Увидев это, Мамору не стал церемониться. Даже не дождавшись позволения Императора встать, он поднялся с татами и силой заставил Талилу опуститься на колени и склониться. Его хватка на ее плечах была до того жесткой, что ей показалось, синяки под его пальцами расцвели еще до того, как он ее отпустил.
— Мой дорогой брат, тебе стоит еще больше внимания уделять поведению своей жены, — изрек Император, который наблюдал за Талилой с недобрым прищуром. — Очевидно, что запас ее дерзости не иссяк, а ведь от дерзкой жены родятся дурные, никудышные дети.
Выпрямив спину, Талила сложила на бедрах ладони и уставилась на татами. Боковым зрением она видела, что Клятвопреступник по-прежнему стоял на одном колене, но больше не складывал руки в приветственном жесте.
Всем прочим Император дозволял подняться. Их же продолжал держать в унизительных поклонах. Что это? Реакция на нежелание Талилы кланяться? Или его способ сказать брату-бастарду: знай свое место?..
— Я прошу прощения за недостойное поведение моей жены, Ваше Величество, — отчеканил Мамору, даже на нее не взглянув.
— Рано или поздно, наказания выбьют из нее всю дурь, не так ли, брат? — Император кивнул довольно и сделал едва уловимый жест рукой.
Клятвопреступник мягко, упруго поднялся с татами, и Талила встала следом. Она впилась коротко остриженными ногтями в тыльную сторону ладоней, сдерживая свой гнев, и на коже остались следы-полумесяцы.
Император рассуждал о ней как о веще, словно она и не присутствовала при их разговоре, который слышала едва ли не половина дворца.
— Да, — Клятвопреступник был немногословен.
И напряжен. Талила видела это по его развороту плеч, по неестественно застывшей шеей с натянутыми жилами, по ходившим на скулах желвакам.
Она бы отрезала себе язык, если бы предположила, что Клятвопреступник был способен испытывать страх. Но в ту минуту он чего-то опасался.
Талила же молчала, обратившись вслух. Она поклялась себе быть умной. Поклялась, что не совершит ничего опрометчивого. Злость захлестнула ее, когда она увидела Императора, и упрямство не позволило склониться, но эта дерзкая выходка была опрометчивой и не принесла бы ей ничего, кроме боли и наказания. Она может сколько угодно скалиться и показывать всем зубы, но это не поможет ей сбежать.
Чтобы выжить, она должна стать хитрой, как лисица Кицунэ. Хитрой и осторожной.
Но, закрывая глаза, Талила представляла, как выплеснула бы Императору в лицо все то, что скопилось у нее на душе. Всю черную желчь, в которой она боялась захлебнуться. Всю свою злобу и ненависть.
— Вот и славно. Только покорная жена способна родить достойных сыновей.
Талила обожгла его быстрым взглядом. Второй раз за столь короткую беседу он упомянул рождение детей... Даже не детей. Сыновей. Это то, чего от нее хотели? Она поежилась и очень сильно прикусила губы, чтобы не взорваться дерзкими речами. Ее бросало в дрожь от одной лишь мысли... Ребенок от Клятвопреступника. Ребенок от убийцы ее рода.
Лучше умереть самой. И пусть отец останется неотомщенным. Лучше так, чем невинная душа попадает в руки ее мужа. Или — гораздо хуже — его брата.
— Но покорность необходимо воспитывать. И поддерживать. Ты знаешь это, как никто, мой дорогой брат.