— Ты уничтожил мой род по приказу Императора, — она посмотрела на него, словно на душевнобольного.
Истерика, которую она даже не запомнила, выпила все ее силы, и потому сейчас она говорила тихо и совершенно спокойно. Сухим, безжизненным голосом.
— Ты отрубил голову моему отцу.
Клятвопреступник молчал. Смотрел на нее, и она ничего не могла разобрать в его темном, тяжелом взгляде.
— Вы заточили мою магию и заковали в цепи, словно рабыню... — ее голос опустился до свистящего, полного черной ненависти шепота. — И ты смеешь... смеешь говорить что-то... о моей вине? — прошипела Талила, выплюнув ему в лицо последние слова.
Она едва успела заметить, когда муж подошел к ней: столь стремительно и резко он двигался. Он схватил ее за плечо левой рукой и рывком притянул к себе, и ей пришлось запрокинуть голову, чтобы смотреть ему в глаза.
— Уже сдалась, Талила? — спросил он уничижительно, стегая ее каждым словом, каждой усмешкой. — Хнычешь, словно дитя, у которого отобрали игрушку! Ты воин! Или ты забыла? Увидела кандалы и затряслась? Где твой внутренний огонь? Как ты посмела позволить пламени так быстро погаснуть?
Она слушала его с широко раскрытыми глазами, завороженная тем пламенем, которое полыхало в его взгляде. И не могла поверить тому, что слышала.
— Ты... — просипела на выдохе и вскинула руки, пытаясь добраться до ненавистного лица. — Ты... — она задохнулась собственной злостью. — Я убью тебя.
И муж отпустил ее, резко разжав жесткую хватку.
— Так-то лучше, Талила.
Она дождалась, пока он покинет покои через еще одну скрытую в стене дверь, и лишь тогда обессиленно рухнула на татами и спрятала лицо в ладонях. Ее плечи дрожали, словно она плакала, но слез больше не было.
Той ночью Клятвопреступник не вернулся в спальню, и Талила заснула в одиночестве. Впрочем, ужинала она так же одна, как и завтракала. Никто к ней не заходил и не тревожил, кроме служанки Юми, которая бросала на нее неприязненные взгляды.
Талиле не было дела до того, что девчонка на нее косилась. Но она была воином и привыкла подмечать малейшие детали. Впрочем, служанка не особо пыталась скрыть свое неодобрение и недовольство, и в какой-то мере Талилу это даже позабавило. Сопливая девка ее осуждала. Любопытно, из-за чего? Накануне Юми не проявляла свою неприязнь столь открыто.
Неужели слухи об ее перепалке с Лиссой распространялись по дворцу подобно пожару? Но не слишком ли много чести?
Поздним вечером Юми пришла в спальню, чтобы забрать что-то из встроенного в стену шкафа. Талила лишь проводила ее равнодушным взглядом, не выказав никакого интереса. В дверях служанку поджидал молодой воин в одежде, на которой был нашит личный знак Клятвопреступника, и это привлекло внимание Талилы куда сильнее, чем глупые гримасы Юми. Он и служанка перекинулись парой слов, и она передала ему стопку, которую бережно прижимала к груди.
Любопытство и скука взяли вверх, и Талила, осудив себя, все же медленно подошла к тому самому шкафу, позвякивая цепью. Сдвинув в сторону створку, она увидела полки для хранения одежды Клятвопреступника, которую тот носил гораздо чаще официальных роскошных кимоно: удобные короткие куртки, не сковывающие движения, и широкие штаны, позволяющие тренироваться с мечом и вступать в поединок.
Подавив желание изорвать одежду голыми зубами, Талила с неприязнью задвинула дверцу и прислонилась к ней спиной.
Она должна быть умнее. Она должна просчитывать ходы наперед, иначе она никогда не избавится от ненавистного мужа. И от своих кандалов.
Время в четырех стенах тянулось бесконечно медленно и тоскливо. В цепях ходить было неудобно, и потому утром Талила даже не смогла отправиться на прогулку по саду. Не хотелось столкнуться с кем-нибудь и вновь почувствовать это горькое, едкое унижение...
Она извелась от скуки, а день только приблизился к полудню. Она почти обрадовалась, когда ее тишину и одиночество прервали. Пусть даже это был и ее муж. Который выглядел еще более болезненно, чем накануне. И еще сильнее ссутулился на одно плечо.
Талила удержалась от злорадной усмешки, но по груди у нее разлилась теплая, приятная волна. Что бы ни было причиной его нездоровой бледности, она была только рада.
— Сегодня вечером состоится ужин, на который приглашены гости, чтобы отпраздновать нашу брачную церемонию, — ровным голосом сказал Клятвопреступник, ни разу на нее не взглянув. — Я сниму с тебя цепи. Но ты должна пообещать, что больше меня не ослушаешься.
— А иначе? — прищурившись, выпалила она.