Я всегда боялся поделиться тем, что видел, потому что это не было похоже на сон, как меня пытались убедить здешние доктора. Все краски и запахи были совершенно естественны и отложились в памяти свежими пятнами. Ты ведь знаешь, как много времени я здесь провел, некоторое время лежал в настоящей камере с тяжелыми решетками на окнах.
Началось все с того, что после того нашего расставания (твоего отъезда), я пережил, пожалуй, худшие годы в моей жизни — умерла жена, дочь долго болела, переживая об уходе матери, а однажды, уже идя на поправку, вышла из дома на прогулку и попала под машину. Водитель был пьян и летел на скорости, не взирая ни на "лежачих полицейских", ни на крики людей. В случившемся я винил себя, хотя понимал, что не в силах был что-либо предотвратить.
Как проклятый я бродил по городу ночами, по тем улицам, где мы ходили все вместе: мать, отец и ребенок — я всегда держал обоих за руки. Не знаю, почему не днем, а именно ночью — быть может, потому что не было людей и никто не станет свидетелем твоих слез и рыданий, которые я не хотел выставлять напоказ. Господи! — думал я тогда, почему ты поступил так жестоко? Почему ты не оставил мне хотя бы дочь, мою ласточку, ее кровиночку…
Не знаю, когда во мне появилась мысль убить себя. До той поры я никак не мог понять людей, добровольно уходящих из жизни. Но когда передо мной открылась бездна отчаяния, нежелание плыть по воле жестокой судьбы, когда я не видел более смысла проживать на этой земле, когда, казалось, душа моя ушла вместе со смертью близких мне людей в иной мир, я решил не задерживаться на этом свете, а соединиться с ними там…
И вот я брел как-то по спящим аллеям санатория на берегу реки, ты знаешь, где это место. Там все замерло: спали люди, больные и здоровые; спали деревья; спали белки и птицы, которых мы вместе когда-то кормили с рук. Я прошел через почерневший лес, вдоль берега добрался до склона, который вел к небольшому, но глубокому каналу, где я и намеревался расстаться с жизнью.
Стыдно вспоминать, но я тогда долго раздумывал — раздеваться мне или нет, как будто собирался устроить прощальное представление, в котором надо сохранить остатки приличия. Я даже подумал о том, что глупо поступаю, раз приходят в голову столь пошлые мысли, и уже испытал сомнения в правильности намерений…
Лучше бы я сразу безрассудно прыгнул в воду, тогда бы я не встретился с этим человеком. Откуда он взялся, я не заметил, да и не задумывался, так как соображать был не в состоянии.
— Думаешь ты один, такой разнесчастный?
Услышав этот голос за спиной, я вздрогнул и обернулся.
Казалось, что и без того черная тьма вокруг сгустилась и исторгла из себя этого некрасивого и, пожалуй, даже уродливого человека (хотя, как я мог это заметить, сам не понимаю), а появление его было столь неожиданным, что я позабыл, зачем здесь.
Когда он вновь заговорил, я понял, что он все знает про меня. Я уже догадался, чей он посланец, но в глубине души надеялся, что ошибся, и что он пришел с добром. Глупец…
— Ну, прыгай, чего медлишь, или передумал? — таким образом он пытался вовлечь меня в свою жестокую игру.
Он понимал, что сейчас я этого уже не сделаю, но ему нужно было, чтобы я испытал страх перед своими мыслями. Хотя уверен, — шагни я в пучину именно в ту секунду, кто знает, может быть, Создатель принял бы меня, и пусть попы твердят все, что угодно, насчет самоубийства, но я теперь знаю цену многим речам.
Я не сделал последнего шага и остался наедине с ним. Он назвался. Имя его — Князь, олицетворяло с хозяином преисподней.
— Я знаю, о чем ты подумал, — сказал он. — Но я всего лишь его слуга…
И тогда он пообещал мне страшное. Он сказал, что отныне каждую ночь я буду встречаться с женой и ребенком, как будто они никогда не умирали. А взамен он требовал посвятить ему мой талант и дневную жизнь.
Я не мог устоять. Страх самоубийства поймал душу в сети, а желание видеть родных заставило сдаться. Получив от меня согласие, этот человек исчез.
На востоке уже светлел горизонт. Как мне казалось, я пришел к реке, когда еще не было часу ночи, и с Князем, по собственным ощущениям, не говорил и десяти минут. Видимо, это тоже была часть плана, своеобразная игра демона, завлекающего жертву в свои объятия и не дающего возможности передумать. Хотя какие могут быть сомнения. Однажды взяв с меня слово, он отыскал бы мою душу и на том свете.
Весь день в муках я ждал, когда наступит вечер. Во мне бушевали разнообразные чувства. С одной стороны я тешил себя тем, что прошедшей ночью могло разыграться воображение, что я помешался, но в другие моменты понимал, что выдаю желаемое за действительное.