Вспомнив о Грифе, майор выругался. Вышло, как показалось Ильину, не слишком убедительно, тогда он выругался еще раз, энергичнее.
Не то и не так. Все не то и все не так.
Почему эта мысль не оставляет его после допроса? Почему? Странные вопросы задавали? Нет, все как обычно. Подробнее, дотошнее, но – в пределах нормы. Что-то спросили не так?
Заметив банкомат, Ильин хотел остановиться, но вспомнил, что там выдача лимитирована, решил подъехать к банку. Ильин не любил карточек, старался избегать ими расплачиваться, регулярно ломал и выбрасывал, предварительно очистив счет, но Хомяк терпеливо следовал инструкциям.
Инструкции не запрещали Ильину расправляться с карточками, но требовали выдавать жалованье именно в электронном виде.
Денег выдали много, неожиданно много. У Ильина даже чуть не возник соблазн купить что-нибудь ненужное и дорогое. Например, пару ящиков самого навороченного коньяка. И отдать все это бухло соседу-пропойце. И насладиться тем, как соседушка будет ошарашенно смотреть на подарок, прикидывая, по какому курсу все это пойло можно обменять на водку.
Все у вас в Управлении чокнутые, сказал когда-то Синицын из биопатруля и был совершенно прав. Абсолютно. Это он снаружи смотрел, во время совместных операций, а видел бы он, как Сотник два года назад сорвался с катушек…
…Стрельбу они услышали в обед. Не часто в Управлении раздавались длинные автоматные очереди, поэтому практически все заинтересовались происходящим, бросились посмотреть. Самые быстрые поспели как раз к окончанию первого магазина, оба схлопотали по три пули, оба – приблизительно в одно и то же место организма, но один умер на месте, а второй через неделю уже ходил, надоедая коллегам разговорами о судьбе и предопределении.
Прибежавшие к арсеналу чуть позже имели несколько секунд, чтобы сопоставить расстрелянного оружейника, двух лежащих коллег и Юру Сотника, который, не торопясь, заменял в автомате магазин. Сопоставить они успели, попытались обратиться в бегство, но в дверях толпились другие, не успевшие оценить всей многозначительности картины.
К моменту прихода Ильина все выглядело более чем печально: Сотник магазин присоединил и как раз передернул затвор. Полтора десятка мужиков пытались одновременно выйти и войти в одну и ту же стандартную дверь. Большинство из них были людьми опытными и тренированными, но тут на всех навалился, как признался потом один из них, потный идиотизм. Тем более что инструкция не позволяла иметь в Управлении при себе оружие. Ильину она тоже этого не позволяла, но заставить не могла.
Ильин выстрелил дважды. Первой пулей он свалил на пол долговязого Четвертакова, который очень неудачно заслонял Сотника. Четвертаков потом, после выхода с больничного, попытался подать на Ильина рапорт, но остальные участники столпотворения его очень энергично от такого глупого поступка отговорили, чуть не отправив в госпиталь еще раз.
Второй пулей Ильин достал Юрку. Кто-то потом говорил, что можно было не стрелять на поражение, типа обойтись раной в плече или в крайнем случае груди. Кто-то, в мероприятии не участвовавший. Большинство молча согласились с майором – рисковать было нельзя. Странно, но почти полгода после этого с Ильиным никто в Управлении не разговаривал. Даже те, кого он спас. А еще, как это ни смешно, майору-таки запретили носить оружие в Управлении.
Нормальных в Управлении нет. Все находятся в разной степени идиотизма и шизофрении. Семь самоубийств за последние три года – тут впору всех психологов отправлять на переучивание… Или на виселицу, психоаналитиков долбаных.
Ильин поставил «тойоту» напротив своей пятиэтажки. Гаража у него принципиально не было, иногда он даже оставлял свою машину, не закрывая салон. И – ничего. Во-первых, ментовская фуражка возле заднего стекла… Или это «во-вторых», а во-первых – обшарпанный кузов и год выпуска?
Дверь в подъезд, сколько себя помнил Ильин, никогда не закрывалась. Лестница и лестничные клетки убирались, но не слишком часто, чтобы не баловать и не приучать. Ремонт последний раз проходил лет пять назад…
Эти пятиэтажки вообще собирались снести, а жильцов – выселить. Программу должны были выполнить к две тысячи десятому, но в две тысячи седьмом грянула Встреча. А при начале конца света все программы по реконструкции жилья летят ко всем чертям. В первую очередь.
Пока разобрались, что в ближайшее время катастрофа отменяется, прошло почти три года, потом так и не решили, отменяется или только откладывается… В общем, Ильин жил в однокомнатной квартире на четвертом этаже пятиэтажного дома, признанного аварийным еще в прошлом веке.
Телевизор включился сразу, как только Ильин вошел в комнату. Над телевизором желтым высветилась голографическая «напоминалка», приглашая обратить внимание на передачи, пропущенные хозяином за три дня его отсутствия.
Информация о сегодняшних новостях была выделена красным цветом. Телевизор был особо проинструктирован на тему чрезвычайных происшествий и катастроф. В смысле – вылавливать в Сети и складировать. Местные – в первую очередь.
Ильин снял с себя мундир, бросил его на диван, сам сел в кресло напротив телевизора. Многие сейчас тратились на голоприемники, в крайнем случае – стереовизоры. Ильин обходился обычным, плазменным. Меньше занимает места, отвечал Ильин на вопросы, стараясь, не дай бог, не упомянуть о возможностях обратной связи навороченных аппаратов.
Обычный телевизор оставлял хоть какую-то иллюзию неприкосновенности жилища.
Железнодорожная катастрофа в двадцати километрах от Речинска. Ильин кашлянул. Железнодорожная катастрофа…
Ильин выбрал в меню строчку воспроизведения, шевельнул пальцами над сенсорной пластиной.
Запустил без звука. Это позволяло составить первое впечатление без влияния дебильных комментариев журналистов.
Вначале – кадр, снятый с вертолета. Знакомая местность плавно разворачивалась на экране: излучина реки Смолки, железнодорожный мост… Ни Территория, ни Границы в кадр, естественно, не попали, но гуляющая по горизонту камера создавала впечатление свободы и открытости.
В левом нижнем углу белые цифры времени съемок. В правом верхнем – время трансляции. Все – честно. Все – объективно.
Вертолет развернулся и прошел над полотном железной дороги, словно собирался штурмовать станцию. Летчик – военный. Около Территорий гражданские не летают.
Вагоны пострадали по-разному. Два первых, вместе с локомотивом, слетели с рельсов, остальные – частью опрокинулись, частью стояли почти не поврежденные.
Среди обломков суетились люди, что-то разрезали, кого-то на носилках несли к вертолету МЧС.
В кадре наконец появился репортер, бойкая девушка лет двадцати, которая, старательно делая серьезный вид, что-то говорила. Потом появился мужик лет пятидесяти в форме железнодорожника, начальник среднего звена, и стал давать пояснения. По лицу было видно, что положение серьезное, очень жаль погибших и пострадавших, но во взгляде сквозили уверенность и деловитость.
Ильин ухмыльнулся и отмотал изображение назад. Остановил в том месте, где вертолет прошел над рельсами и появилось первое изображение покореженных вагонов. Включил функцию поиска и откинулся в кресле, закрыв глаза.
Время катастрофы совпадает со временем пролета Братьев. До секунды. В карту можно было не смотреть, карту Ильин помнил наизусть. Линия прохода шла точно над платформой «Двадцать третий километр». Поезд угораздило оказаться не в том месте и не в то время.
Не в то время и не в том месте… Сегодня он уже говорил эту фразу. И относилась она к Грифу. Не в том месте и не в то время оказался этот подонок. И поезд. И Братья, насколько помнил Ильин, прокладывают свои маршруты не там, иначе все это значилось бы на карте и в разработке операции.