Вот медленно опустилось стекло кареты, поднятое для защиты от густой пыли, и в окно выглянула женская головка, увенчанная черными косами. Темные задумчивые глаза, окинув открывшиеся перед ними просторы, остановились на дальнем краю небосклона. Спустя минуту молодая женщина отвернулась от простирающейся перед ней картины и обратилась к молодому человеку, сидевшему в глубине кареты, на лице которого, светившемся умом, не было и следа скуки, всегдашней спутницы всех путешествующих по долгим и трудным дорогам.
— Знаешь, Генрик, чем дольше мы едем, тем меньше я жалею, что дала себя уговорить и бросила свой тихий уголок. Природа всюду прекрасна, и ее красоты стирают в памяти следы пережитых горестей, укрепляют не только душу, но и тело.
— Да, я надеюсь, что здешние воды укрепят твое здоровье, которое начинало меня беспокоить. Уже сама дорога подействовала на тебя благотворно. Впрочем, знаешь, Регина, для человека, если, конечно, он не эгоист, знакомство с новыми людьми полезно и приятно со всех точек зрения. Поэтому в городке, куда стекаются люди самых разных общественных положений, время пролетит, я надеюсь, приятно и с пользой, а может…
— Что? — спросила молодая женщина замявшегося спутника.
— Ты хорошо знаешь, Регина, — продолжал ее брат, ласково глядя на нее, — как я желаю тебе счастья, и, конечно, поймешь, что я хотел сказать, если вспомнишь наши с тобой частые и откровенные разговоры.
Регина минуту помолчала, потом, взяв руку брата, нежно и серьезно добавила:
— Генрик, ты мой единственный и самый близкий друг. Я никогда от тебя не скрывала, что образ жизни, который я веду, не удовлетворяет меня, пустота, окружающая меня, несмотря на все усилия моего ума и воли, тяготит. Но ты, Генрик, знаешь не только мое настоящее, но и прошлое, тебе известно, что первое же соприкосновение с жизнью болезненно, до крови ранило мое сердце. Известно тебе и то, — прибавила она с горькой усмешкой, — что репутация моя запятнана. Мне не шестнадцать лет, и, хотя я еще молода, несчастье умудрило меня, поэтому я больше верю в полезность здешних вод для моего здоровья, нежели, мой дорогой братец, в исполнении планов, что роятся в твоей славной и мудрой голове. — При этих словах молодая женщина весело рассмеялась и, положив руку на плечо брата и заглядывая ему в глаза, шутливо заметила: — А вот тебе, Генрик, грозит опасность встретить здесь прекрасную незнакомку.
Молодой человек в ответ тоже рассмеялся.
— Вы, женщины, — одно, а мы, мужчины, — другое. В чем для вас смысл жизни, для нас только ее украшение. Что для вас цель, для нас лишь опора; что вас создает и преображает, нас только дополняет.
— Если бы кто-нибудь, — смеясь, прервала его Регина, — подслушал наш разговор и планы, какие мы строим, приближаясь к минеральным водам, тебя приняли бы за ловкача, ищущего богатую невесту, а меня за женщину, мечтающую о замужестве и «друге жизни». Вот нелепость!
Рассмеялся и Генрик.
— Мы с тобой настолько выше подобных подозрений, что можем не стесняться наших поступков и слов. Может, я и встречу свой идеал, а для кого-то ты станешь идеалом.
— Хорошо, хорошо, братец, — весело подхватила Регина, — строй свои воздушные замки, в которых твое живое воображение хочет поселить меня. Боюсь только, как бы они не рухнули, как некогда мои в Ружанне.
При последних словах брови ее слегка нахмурились, веселая усмешка, с которой она до этого говорила, сменилась горькой и грустной. Затуманилось и лицо Генрика.
— Зачем вспоминать прошлое, Регина?
— А как забыть его? — возразила она. — Оно камнем лежит на сердце, гнетет мысли о настоящем, угрожает будущему. Оно так глубоко вошло в мою жизнь, что я ни на минуту не могу забыть о нем. Его грустные картины стоят передо мною всегда, оно говорит со мной на языке умерших для любви и надежды, — на языке отчаяния, на котором говорило со мной и в годы моей юности, — в лучшие годы жизни! Даже если бы я и смогла забыть прошлое, каждое встреченное знакомое лицо напомнит мне о нем и о моем настоящем. Ну скажи, Генрик, сам, кто я такая?
— Для умного и благородного человека, — ответил Генрик, серьезно и с любовью глядя на сестру, — ты благородная и умная женщина. Только глупцы или невежды бросят камень в того, кто с первого взгляда покажется им плохим, наперед не разобравшись, в чью грудь угодит камень.
Пока Генрик произносил эти слова, карета въехала на широкую немощеную улицу в Д., быстро миновала ряды серых, по большей части низких домиков, исчезла за воротами небольшого, чисто выметенного двора и остановилась перед крыльцом тоже небольшого, но удобного на вид дома.