Окушки и в этот раз проводили их до автобуса и немного погуляли у дома. Евгений Степанович больше молчал, слушал жену, которая то и дело говорила о предстоящей свадьбе, о покупках, о том, кого пригласить, и о новой родне. Они ей все больше и больше нравились.
— А сват-то, сват-то разошелся давеча. Вот тебе и бука. Даже Света говорит, что поет он и аккомпанирует себе почти профессионально.
— С сердцем-то у него, наверно, не в порядке.
— Ольга говорит, что никогда не болело. Может, от вина…
— Да ведь не очень много пил…
— А он вообще, она говорила, мало пьет. Возможно, от переизбытка впечатлений. Варя подсмеивается над ним, что он, как туземец, без тайги жить не может.
Вскоре возвратился и Юрий, проводивший Старковых до родственников.
— Ну, как они?
— Ничего, — улыбаясь, произнес он. — Варя сегодня у них там ночует. Василий Игнатьевич все беспокоился, что так с ним случилось. Все извинялся.
— Да ничего и не случилось. Пройдет. Выспится — и все пройдет. Это результат адаптации, — произнесла Елизавета Андреевна и пошла к себе.
Из кухни выглянула Света, она была в легком халатике и цветном переднике. Тыльной стороной ладони она убрала с потного лба прядку волос и, подмигнув брату, поманила его к себе кончиками пальцев. Юра, сбросив на ходу тенниску и майку, прошел на кухню; его тянуло к Свете, которая давеча, улучив момент, поцеловала его в щеку, что с ней редко бывает, и сказала, что очень рада за него.
3
Перед рассветом Окушко проснулся от пронзительного ощущения тревоги, какое бывает иногда в страшном сне, когда человек падает с какой-то большой высоты или чувствует, как гибнет от схватки с каким-нибудь чудищем. Не открывая глаз, но полностью освободившись ото сна, он некоторое время лежал, затаив дыхание, прислушиваясь и вспоминая, не кричал ли во сне, что с ним случалось. Кроме спокойного похрапывания жены, ничего не было слышно, значит, он не кричал, да и никакого сна не помнил вовсе, его и не было.
Было совсем другое: он неожиданно понял, кого ему напоминал все эти дни его сват.
Уже от одного предположения, что это не просто сходство, а что Старков именно и есть тот самый человек, которого он с какой-то обостренной четкостью представил себе сейчас, похолодело и защемило под сердцем.
Чтобы не разбудить жену, он осторожно встал и прямо в пижаме на цыпочках прошел в кабинет, прикрыл за собой плотно дверь и опустился в кресло.
«Нет, нет, что это я? Это же глупость, чепуха какая-то», — убеждал он себя и даже иронически засмеялся и осуждающе покрутил головой, что, мол, за чушь такую он придумал. Но тревога от этого не только не уменьшалась, а все больше возрастала, заполняя собой, помимо его желания, и чувства и разум. Все разрозненные детали, рождавшие первые смутные предположения, сейчас как бы сами собой совмещались, накладывались одна на другую и убедительно превращались в тот единственный образ, который так четко и цельно выплыл сейчас из темноты его памяти.
Почему он сразу не вспомнил того человека? Наверно, потому, что искал сходства с кем-либо из местных людей.
Да ведь он и забыл уже того человека, так как прошло со времени той неожиданной встречи двадцать пять лет.
Теперь Евгений Степанович старался все припомнить, разобраться во всем и спокойно взвесить все и понять до конца, пока никто ему не мешает. Он прекрасно отдавал себе отчет, что ошибиться нельзя.
Но оказалось, что разобраться было не так-то просто: все сразу лезло в голову, одно воспоминание вытесняло другое, и он никак не мог сосредоточиться на главном; были какие-то отрывки мыслей, догадок и это мешало ему остановиться на чем-нибудь одном.
Почему-то больше всего волновала его эта «Калинка», которую пел вчера Старков. Теперь он только удивлялся самому себе: как он не мог вспомнить вчера, что эту песню он впервые услышал на фронте… Сейчас он с поразительной четкостью, до мельчайших подробностей вспомнил ту офицерскую вечеринку, когда полк стоял на отдыхе и заканчивал формирование за счет нового пополнения.
Пела эту песню Шура под аккомпанемент баяна. Была она тогда удивительно хороша, в каком-то необыкновенном душевном подъеме.