Пушкин впоследствии, при объяснении с властью, просто сослался на это весьма неустойчивое мнение, усилив его крепкими выражениями: «Вообще негодовали... говорили, что поводом к этой гнусности послужило настойчивое ухаживание за нею г. Дантеса». «Вообще... говорили» - вот и все оправдание такого ответственного шага, как вызов на дуэль! Конечно, поэту никто не поверил! Но как бы то ни было, но конфликт похоже улаживался – Дантеса женили. Жуковский уже совсем было успокоился, когда, вернувшись домой поздно вечером, обнаружил у себя письмо Загряжской с просьбой непременно зайти к ней.
Утром следующего дня, в субботу 7 ноября, Жуковский отправился к Загряжской с визитом. В записках он оставил наиболее подробное описание этой встречи, и тем не менее недостаточное, чтобы понять смысл происходящего, разобраться в беспорядочном нагромождении фактов – слишком скоротечно и неожиданно развивались последующие события:
7 ноября. Я поутру у Загряжской. От нее к Геккерну. (Mes ante cedents[77]. Незнание совершенное прежде бывшего.) Открытия Геккерна. О любви сына к Катерине (моя ошибка насчет имени). Открытие о родстве; о предполагаемой свадьбе. — Мое слово. — Мысль [дуэль] все остановить. — Возвращение к Пушкину. Les revelations[78]. Его бешенство. — Свидание с Геккерном. Извещение его Вьельгорским. Молодой Геккерн у Вьельгорского[79].
Наибольшее затруднение вызывают фразы: «Незнание совершенное прежде бывшего», «моя ошибка насчет имени» и «Его бешенство». Детальным обсуждением первых двух можно было бы пренебречь - не столь уж важны они для понимания дуэльной истории - но многие исследователи видят в них отголосок коварной интриги Геккернов – их умелой манипуляции другом поэта, а потому обсуждать их придется.
Прежде всего, упускается из виду, что Жуковский отправился к посланнику после визита к Загряжской. И ведь не для обмена любезностями пригласила она его к себе, а для нелегкого разговора о семейных делах, и не сам Жуковский надумал ехать к Геккерну, а по просьбе Загряжской.
Важно иметь в виду, что друг поэта находился на приличном удалении от столичной жизни и не знал последние светские новости. Его незнание и удивления могли касаться вполне обычных вещей. Строить на этом какие-либо предположения и догадки было бы неразумно. Другое имеет значение - кто и каким образом удивлял его, посвящая в подробности дуэльной истории. Только по этим действиям и можно судить, кто на самом деле раздувал конфликт, а кто пытался его погасить.
Конспективные записи, впрочем, как и многие письма, имеют одну важную особенность - фразы в них не всегда объясняют друг друга, не всегда логически связаны между собой. Мысль зачастую скачет, оставляя ключевые слова, понятные для посвященного. «Незнание (или неизвестное) совершенное прежде бывшего», скорее всего, относилось к связке «Я поутру у Загряжской. От нее к Геккерну». Возможно, потому что дальше идет уточнение: «Открытия Геккерна». Иными словами то, что Жуковский услышал от Загряжской было как-то связано с последующим откровением посланника.
Вероятно, речь шла об ухаживании Дантеса за одной из незамужних сестер Гончаровых. Узнав от племянниц или самого Жуковского, что кавалергард собирается жениться, Загряжская, не могла не озадачиться судьбой Екатерины. Конкретное имя девушки она не назвала, поскольку переговоры еще не начались, но попросила друга поэта наведаться к Геккернам и выяснить их планы, намекнув, о некоторых обязательствах перед Гончаровыми.
Жуковский подумал, что речь идет об Александрине, как наиболее подходящей кавалергарду по возрасту, но Геккерн, ободренный появлением посредника, был более откровенен. Он
между прочим, объявил Жуковскому, что если особенное внимание его сына к г-же Пушкиной и было принято некоторыми за ухаживание, то все-таки тут не может быть места никакому подозрению, никакого повода к скандалу, потому что барон Дантес делал это с благородною целью, имея намерение просить руки сестры г-жи Пушкиной, Кат. Ник. Гончаровой[80].
Итак, имя будущей невесты было названо!
Такой поворот событий застал Жуковского врасплох. От Пушкина он знал, что Геккерн написал анонимку, от Геккерна с Загряжской - об ухаживании Дантеса за Екатериной и скорой свадьбе. Отправляясь с этим известием к Пушкину, Жуковский дал Геккерену слово, что постарается остановить дуэль, и в свою очередь посоветовал барону,
чтобы сын его сделал как можно скорее предложение свояченице Пушкина, если он хочет прекратить все враждебные отношения и неосновательные слухи[81].
К поэту Жуковский ехал, испытывая противоречивые чувства. Но еще большее потрясение ждало его впереди. Реакция Пушкина была бурной и совершенно непредсказуемой. План Геккернов, их предполагаемое сватовство, вызвало у поэта резкое отторжение. С чего бы это, думал Жуковский? Все так чудесно устраивалось. Либо Пушкин намеренно вел дело к кровавой развязке, либо ему не нравилась невеста - другого не дано?!
Поэт же, в свою очередь утверждал, что не желает дуэли и ничего не имеет против Екатерины. Мог ли Пушкин объяснить другу, что кроме известных, светских ухаживаний Дантеса, была еще и тайная встреча у Полетики, что, по хорошему, кавалергарду вообще не следовало бы приближаться к семье поэта? Наверное, мог, но не сделал это, потому что не верил в искренность намерений Дантеса. И действительно, не зная всех затруднений Геккернов, легко было заподозрить их в нечестной игре – уж очень бледно смотрелась Екатерина в паре с блестящим кавалергардом.
Свое «бешенство» Пушкин также объяснил неверием, что Дантес женится на свояченице, но главную причину раздражения скрыл. Поэт понял, что его обманули, не назвав имя невесты. Ему, как хозяину дома, где проживала Екатерина, должны были сообщить об этом первому, и тогда события разворачивались бы иначе – во всяком случае, ни о какой отсрочке не могло бы идти речи. Поэт почитал дело законченным, а тут выяснялось, что Дантес не только не удаляется из его дружеского окружения, но и становится членом семьи – вместо наказания получает своеобразное поощрение. Ну, не бред ли это! Представить себе такое Пушкин никак не мог, а потому расценил поведение Геккернов, как очевидное стремление запутать историю, добиться отмены дуэли и отвести от себя угрозу реальной женитьбы.
Жуковский, напуганный резкой переменой в настроении поэта – ведь еще вчера он был спокоен и снисходителен к противнику - тут же бросился к Геккернам с известием, что Пушкин не верит в искренность намерений Дантеса, и что теперь кавалергарду просто необходимо сделать предложение свояченице поэта, чтобы избежать трагедии.