Последняя поэма

— Кто ты?

Ничего не ответил ей олень, только головой повел, и вновь наполнился воздух кружащимися весенними цветами, и касались они лика Вэлды, и хорошо было девушке. Полюбила она оленя, так как никого прежде не любила, вот молвила дрогнувшим голосом:

— Понимаю, ты не можешь рассказать, кто ты. У тебя нет дара речи. Но меня ты понимаешь, и я скажу, что полюбила тебя. Будь милым братом моим, возьми туда, откуда пришел. Возьми в красу небесного сиянья…

И кивнул олень головою, и подхватил Вэлду, и понес. Далеко-далеко под собою видела она снежные поля по которым перекатывались дивные небесные краски, а цвета сияния становились все ближе, вот уже коснулись ее лика, и были они подобны прикосновеньям лепестков небесных цветов. Можете ли вы представить себе счастье Вэлды?.. Она смеялась, она шептала, она пела. И это была прекрасная песнь, торжествующей любви. Она даже и не ведала, откуда пришли к ней эти строки — кажется, из какой-то иной истории:

— И суд настал, но что им судьи,
И взоры грозные, слова?..
Что их любовь, тепло остудит —
И в души смотрят их глаза.
И что им мир весь бесконечный,
Весь мир в любви, в слиянье душ;
А этот мир — он быстротечный,
В движении морей и суш.
И снова нежные объятья,
В последней раз, в последний раз,
Любви священные заклятья —
И чувства бесконечный сказ.
И все горит, пылает в свете,
И вновь стихи, стихи горят,
Вокруг же на своем совете,
Валары грозные сидят.
"Красиво, жалко и печально,
Но нет — он слишком ярок здесь,
Восстал он, бурный, изначально,
И пламенем оделся весь.
Его судьба весь мир разрушить —
Он без того не может жить.
Не можем мы закон нарушить,
Не можем пламень допустить.
Пускай уйдет он за пределы,
На веки вечные в цепях —
Давно он знал свои уделы —
Еще в космический морях…"
Гремят слова, но те, в объятьях,
Не слышат слов, не знают уз,
Не ведают уж о проклятья —
Их вечностью скреплен союз.
И новые слова все шепчут:
"Твой дух во мне… а твой — во мне,
Они в разлуке нас излечат,
Они всегда живут в душе.
Ты знай, ты знай, что тьма растает,
И время вечности уйдет,
Ни космоса, ни пустоты не станет,
И там душа любовь, звезду свою найдет.
Прощай, прощай вновь, на мгновенье,
И все же — светлая печаль,
И вновь, к звезде своей стремленье…
Что сделано, того не жаль…

Нет, нет — даже и старожилы не могут рассказать, откуда пришли к ней эти строки, но по видимому, все-таки она уже предчувствовала, что недолговечно это ее счастье, что недолго будет пребывать она в этом райском сиянии вместе с братом своим…

А они уже стояли в прекраснейшем саду, со всех сторон слышались волшебные, чарующие голоса птиц, которых никогда прежде не слышала Вэлда, и которых сразу же полюбила, потому что и нельзя было их не полюбить за их неземную красоту. Вокруг все сияло и распускалось, все тянулось вверх, где еще краше переливалось сияние, и было оно таким живым и мудрым, что подумалось Вэлде, что — это сам Иллуватор. Не земными словами ту красу описывать, а даже если и попытаться, то уйдет на это очень много времени. Вэлда стояла, любовалась всем этим, как завороженная, и только изредка, время от времени, шептала слово: «Люблю». Она так поражена была красотами сада, так зачарована голосами его обитателей, что даже и не заметила, что олень покинул ее. Когда же увидела, что нет его поблизости, то очень печально ей стало, но эта была светлая печаль, и вновь зашептала она строки, которые, должно быть, пришли к ней по наитию:

— Вдруг та высшая сила, что суд их вершила,
Их объятья легко развела;
И звезда тут в печали взмолилась,
Но давно их судьба уж была решена.
"Но позвольте мне с ним в запределье!
Что мне, право, веками страдать!
О, Единый, услышь ты моленье,
Можешь ты нас в проклятье сковать!.."
И взметнулась мольба в поднебесье,
Да и так слышал все верхний бог —
А тот звездами плакал: "Лейся, лейся…
Не сломить даже мне этот рок…"
Ну а там, среди скал белоглавых,
Среди светлых хребтов, где заря,
Уж играла кострами на скалах —
Там страдали в разлуке горя.
Пусть предчувствие вечности вместе,
Пусть все нежные клятвы, стихи —
Пусть моленья звездной невесте —
Как мгновения эти тяжки!
Она соткана нежным вся светом,
Все в печали, вся в Лунной тоске,
Никогда в Валиноре не знали такого навета,
Розы дивной, что от слез возрастала на теплом песке.
Никогда, никогда — даже в тех Силмариллах,
Что проклятием стали Арды,
Никогда — даже в тех серебристых приливах,
Что сияют в небесной выси.
В тех слезах все печаль вековая,
Горечь мира, разлука любви —
Перед ней в цепи тяжкие мужа ковали,
Он стоял весь в душевной крови.
Он темнел и светлел, он весь бился,
Он страдал, как никто не страдал,
Он то в небо мечтой возносился,
То в огне и в пучине страдал.
Вот закованы цепи, и ветры подули,
Грянул ветер, и на море ходит уж вал —
И молитву Валары вздохнули,
И во тьму уж проход над вершинами скал.
Ну а роза сияет, а роза поет,
В ней чувство навеки их рок уберег,
Навеки дыхание сердца их льет,
Мгновение встречи там вечно живет.
И вот уж в ладонях у милой звезды,
Та роза все ближе сияет,
И вот уж коснулась — так словно в сады,
Закованный в цепи шагает.
И роза ушла уж в огнистую плоть,
Ей пламень цвети не мешает,
И времени ветер не в силах ту розу сполоть —
В ней чувство любви их сияет…

Так говорила маленькая Вэлда, и светлые слезы катились по ее щекам. Но вот услышала она некое движенье, повернула голову и увидела, что светоносный олень стоит прямо пред нею. И так она обрадовалась, так счастливо, звонко засмеялась, что не сразу и заметила, что он что-то держит во рту. Она вновь обняла его за облачную шею, поцеловала в нежные, мудрые глаза и тут только заметила этот кулек, из которого исходил прелестный аромат. Она сразу догадалась, и все-таки спросила:

— Это подарок для меня?

Олень кивнул головою, и вновь закружились в воздухе живые цветы, и вновь приласкали лик Вэлды. И тогда девочка осторожно приняла его, развязала, и обнаружила, что там лежат семена, и, хотя олень по прежнему ничего не говорил, она сразу догадалась, что — это семена тех самых растений, которые окружали ее…

Тут еще раз повел рогами олень, и вырвались из них снежные птахи, закружили в воздухе, да и расправили крыльями то волшебное сияние, которое составляло сад. Открылось окно, а за ним — вид далеких-далеких снежных полей. И сразу увидела Вэлда родное селение. Уже взошло солнце, и золотистые его узоры разбегались на многие-многие версты ровных снежных гладей. Но какая же это была высь! Домики представлялись совсем, совсем маленькими, человеческих же фигурок было и вовсе не различить. И почувствовала тогда Вэлда, что уж настало время разлуки с чудесным оленем. Быстро обернулась к нему, хотела хоть что-нибудь молвить на прощанье, но, оказывается, было уже поздно. Над ее головою, уже высоко-высоко таяло в сияющей небесной лазури сияние, а к земле ее нес теплый весенний ветер. Она плакала всю обратную дорогу, плакала и тогда, когда осталась в одиночестве на вершине того самого холма, где произошла первая встреча с ним. С этого места довольно хорошо было видно и родное поселение, и даже редкие фигурки, которые прохаживались или пробегали между домами. Невероятным казалось, что такое, в общем-то небольшое расстояние, в ночи, в буре представлялось ей целой долгой-долгой, даже и нескончаемой дорогой.