Сисси вместо ответа только хихикнула.
— Я вспоминаю рассказ, который как-то слышала от тебя, Эмит, — продолжала Кэтти. — Один персидский философ не мог найти вора, укравшего его тюрбан. Тогда он пошел на кладбище и сел там, рассудив, что уж этого места вору не миновать. Когда мисс Лабонно сказала, будто не знает тебя, я усомнилась, но что-то в душе говорило мне, что, в конце концов, и тебе не миновать своего кладбища.
Сисси громко расхохоталась.
Кэтти обратилась к Лабонно:
— Эмит никогда не упоминал вашего имени. Медовым языком метафор он называл вас — «апельсиновый мед». Ваш ум не искушен в иносказаниях, и вы прямо сказали, что Эмит вам незнаком. И небо не покарало ни вас, ни Эмита, хотя в воскресных школах и говорят, что ложь никогда не остается безнаказанной. Один из вас единым глотком проглотил неведомый апельсиновый мед, а другой с первого взгляда узнал незнакомого. И только я в проигрыше. Право же, Сисси, это несправедливо!
У Сисси опять вырвался смешок. Тоби тоже счел своим долгом присоединиться к общему веселью, и пришлось его успокаивать в третий раз.
— Эмит, ты знаешь, если я потеряю это брильянтовое кольцо, мне не будет покоя! — снова заговорила Кэтти. — Ты сам подарил его мне. Я никогда его не снимала, оно стало как бы частью меня самой. Неужели теперь мне придется лишиться его здесь, в Шиллонге, из-за несчастного спора?
— Зачем же ты спорила на него, дорогая? — спросила Сисси.
— Я была слишком самонадеянна и слишком верила в мужчин. Ну что ж, гордость прежде всего. Я поставила на свою лошадку и проиграла. Мне кажется, Эмит уже и пальцем не шевельнет для меня. О, ты безжалостен! Зачем ты подарил мне это кольцо, зачем был так нежен, — не для того ли, чтобы сегодня оскорбить меня? Разве этот дар ни к чему не обязывает? Разве он не означал, что ты никогда меня не оставишь?
У Кэтти прервался голос, но она сумела сдержать слезы.
А случилось все это семь лет назад, когда Кэтти было всего восемнадцать лет. Однажды Омито снял кольцо и надел его на палец Кэтти. Они находились тогда в Англии. Один пенджабец, студент Оксфордского университета, был страстно влюблен в Кэтти. В тот день Омито и этот пенджабец состязались в гребле. Победа досталась Омито. В сиянье лунного света даже июньское небо обрело красноречие, и, казалось, сама земля потеряла самообладание, опьяненная ароматом луговых цветов. Тогда-то Омито и надел на палец Кэтти кольцо. Это было многозначительно, но не имело никакого глубокого, скрытого смысла. В те дни смех Кэтти был жизнерадостен, лицо еще не было набелено, и ничто не мешало ей краснеть. Надев кольцо, Омито прошептал ей на ухо:
Кэтти тогда не умела много говорить. Она глубоко вздохнула и словно про себя прошептала по-французски: «Друг мой».
И вот сейчас Омито не знал, что ответить. Он не находил нужных слов. А Кэтти продолжала:
— Если уж я проиграла спор, пусть лучше это кольцо останется у тебя как символ моего поражения. Я не хочу носить на своем пальце ложь!
Кэтти сняла кольцо, бросила его на стол и сбежала с веранды. По ее набеленным щекам катились слезы.
XVI
ОСВОБОЖДЕНИЕ
Лабонно получила коротенькое письмо от Шобхонлала:
«Я приехал в Шиллонг вчера вечером. Если вы позволите, я зайду к вам. Если не позволите, я завтра же уеду. Вы наказали меня, но я до сих пор не могу понять, когда и в чем я провинился. Я приехал, чтобы узнать это, иначе я не обрету покоя. Не бойтесь! Больше я ни о чем не собираюсь просить».
Глаза Лабонно наполнились слезами. Она отерла их и долго сидела молча, вспоминая прошлое. Она думала о юношеской робости, из-за которой заглушила, не дала пробиться нежному ростку любви. Если бы она сберегла этот росток, теперь он бы окреп и расцвел, и она смогла бы воспользоваться его плодами. Но она чересчур гордилась своими знаниями, целиком была поглощена занятиями и слишком ценила свою самостоятельность. Роковая слепота отца заставила и ее смотреть на любовь, как на слабость. Но теперь любовь отомстила ей, и ее гордость повержена в прах. То, что раньше было таким простым и естественным, как смех или дыхание, стало теперь и сложным и трудным. Она уже не могла с легкой душой приветствовать гостя из прежней жизни, но и отвергнуть его было бы жестоко. Лабонно вспомнила несчастное, жалкое лицо Шобхонлала в день его изгнания. Это было так давно! В каком же нектаре бессмертия столько времени сохранялась отвергнутая любовь юноши? Таким нектаром могло быть лишь благородство его души.