Лабонно написала ответ:
«Вы — лучший из всех моих друзей. У меня нет сокровищ, которыми я могла бы отблагодарить вас за вашу дружбу. Вы никогда не просили ничего взамен, и даже сегодня вы явились, чтобы отдать то, что имеете, ничего не требуя. У меня не хватает ни сил, ни гордости, чтобы отказаться от вашего дара и попросить вас уйти».
Она едва успела отправить письмо, когда пришел Омито.
— Бонне, — сказал он, — пойдем погуляем.
Он говорил очень неуверенно, так как боялся, что Лабонно не согласится.
Но она ответила просто:
— Пойдем.
Они вышли. Омито робко взял руку Лабонно. Она не протестовала. Омито крепко сжал ее кисть. Только так мог он выразить свои чувства. Слова ускользали от него.
Они дошли до места своих прежних встреч, до лесной поляны, где лес внезапно расступался. Солнце зашло, последний отблеск его лежал только на голой вершине горы. Чудесные переливы зеленого света постепенно переходили в нежно-голубой. Лабонно и Омито остановились, глядя на закат.
— Зачем ты заставил меня принять кольцо, если раньше надел такое же на палец другой? — мягко спросила Лабонно.
— Как объяснить тебе все это, Бонне? — с болью ответил Омито. — Я действительно надел кольцо на палец другой. Но разве та, которая сняла его сегодня, была той же самой?
— Одна из них создана любовью творца, другая создана твоим пренебрежением.
— Это не совсем так, — возразил Омито. — В том, что Кэтти стала такой, как теперь, не только моя вина.
— Когда-то она целиком доверилась тебе, Мита. Почему же ты не сберег ее? Сначала ты выпустил ее из своих рук, — я не спрашиваю почему, — а потом десятки людей лепили из нее, что хотели, пока она не сделалась такой, как сейчас. Потеряв тебя, она стала подлаживаться под вкусы других. И теперь похожа на заграничную куклу. Этого бы не случилось, если бы ее сердце не было разбито. Но оставим это. Я хочу просить тебя об одолжении и надеюсь, ты мне не откажешь.
— Говори, я сделаю все.
— Съезди со своими друзьями на неделю в Черрапунджи. Даже если ты не сможешь сделать Кэтти счастливой, ты доставишь ей удовольствие.
После паузы Омито произнес:
— Хорошо.
Лабонно склонила голову на его грудь.
— Мита, я хочу тебе что-то сказать, чего я никогда больше не повторю. Внутренние узы, соединяющие нас, не должны тебя связывать. Я говорю это не потому, что сержусь, а потому, что глубоко люблю тебя. Не дари мне колец, не надо никаких залогов. Пусть моя любовь будет свободна от всяких внешних проявлений и от всяких пут.
Сказав это, Лабонно сняла кольцо и нежно надела его на палец Омито. И он не стал ей мешать.
День угас. Земля в молчании подняла лицо к небу, залитому лучами заката. Так же безмолвно Лабонно подняла умиротворенное лицо к склонившемуся над ней лицу Омито.
XVII
Через семь дней Омито вернулся из Черрапунджи и пришел к Джогомайе. Но дом был закрыт, и там никого не было. Куда все уехали — никто не мог сказать.
Омито постоял под старым эвкалиптом. Сердце его сжималось. Пытаясь успокоиться, он начал расхаживать взад и вперед. Подошел знакомый садовник, поздоровался.
— Открыть дом? — предложил он. — Может, вы хотите войти?
— Да, — ответил Омито, немного поколебавшись.
Он вошел в комнату Лабонно. Стол, стул, книжная полка были на месте, но книги исчезли. На полу валялись два пустых разорванных конверта, на них незнакомой рукой был написан адрес и имя Лабонно. На столе лежало несколько старых перьев и маленький огрызок карандаша. Омито сунул его в карман. Рядом с этой комнатой находилась спальня. В ней Омито увидел только железную кровать с матрацем да туалетный столик с пустым флаконом из-под масла. Омито бросился на матрац и обхватил голову руками. Железная кровать заскрипела. Немая тишина заполнила комнату. Никто не мог ответить на его вопросы, и, казалось, оцепенение это никогда не нарушится.
Совершенно обессиленный, Омито поплелся в свою хижину. Там все было как раньше. Даже кресло Джогомайя не взяла. Омито понял, что Джогомайя оставила его как последний знак сочувствия. И Омито показалось, что он слышит мягкий, нежный голос, зовущий его: «Друг мой!..» Омито встал на колени и поклонился этому креслу до самой земли.
Горы Шиллонга утратили всю свою притягательную силу. Омито нигде не мог найти успокоения.
XVIII
ПОСЛЕДНЯЯ ПОЭМА
Джотишонкор учился в колледже в Калькутте и жил в общежитии. В те дни Омито часто приглашал его к себе обедать, читал с ним разные книги, удивлял его неожиданными рассуждениями, совершал с ним прогулки на своей машине.