Артемьев положил трубку и... заплакал.
Адвокат Финкельштейн перезвонил через несколько дней и сообщил, что Альбинина машина («мерседес» 95-го года) и их общий счет в банке (около полутора тысяч долларов) теперь принадлежат Артемьеву. Вообще-то, у Альбины давно уже был свой отдельный счет, куда и поступали все ее многотысячные гонорары. Артемьев потребовал ответить, где его жена, но адвокат уже закончил разговор.
Через день он позвонил снова и спросил, какую сумму Артемьев просит, чтобы уладить дело. Артемьев распсиховался и назвал его сутенером.
Это было несколько месяцев назад. Никому из знакомых Артемьев ничего не сказал. Когда его спрашивали об Альбине, он отвечал: жива-здорова. Его отец и мать ничего не знали. Беседуя с ними по телефону, он регулярно сообщал, что все в порядке. Артемьев полагал, что его сыновний долг – казаться счастливым и преуспевающим, это самое малое, что он мог сделать для родителей в благодарность за все, что они, в свою очередь, сделали для него. Однако как быть дальше, он не знал. Альбину его родители никогда не простят. Поэтому пока существовал шанс, что она вернется, Артемьев не хотел, чтобы родители знали о ее предательстве. Он переживал свое несчастье один. Объяснял родителям, что его держат в городе работа, обязательства, заказы, хотя до родного порога было всего час-полтора езды. Конечно, рано или поздно к родителям придется ехать, но Артемьев пытался оттянуть встречу как можно дольше.
...И вот вчера он оказался перед бутиком на Тверской и уставился на манекен. Да, вот так она и выглядела перед отъездом – отсутствующий взгляд, крепко сжатые губы. Когда же его Альбина успела превратиться в манекен?!
Артемьев, пытаясь выместить свои чувства, принялся орать на пластиковую фигуру в витрине. Но подошел милицейский наряд. Двое вежливых молодых людей в форме проверили у него документы и предложили покричать где-нибудь в другом месте.
На его счастье, мимо проезжал все тот же Пашка Долохов. Он затащил Артемьева в свой «фольксваген» и вытянул из него все, что так мучило друга последние дни. Потом они заехали в клуб «Бункер», там выпили, и Долохов оттуда же позвонил Гордееву. Вот и вся история.
11
Наступила пауза. Гордеев пил минеральную воду, Артемьев смотрел в пол.
– Чего же вы хотите от меня? – спросил Гордеев.
– Чтобы вы ее нашли.
– В таком случае, вам нужен частный сыщик, а не адвокат. Я бы мог порекомендовать весьма компетентных...
Артемьев тут же перебил:
– Я не хочу разводиться, понимаете?
– Это другое дело, – кивнул Гордеев. – Но может быть, скажете, почему?
– Потому что я ее люблю! Разве недостаточно? – раздраженно ответил художник.
– В общем-то да, но...
– Что? – Артемьев в сотый, наверное, раз закурил, сделал несколько затяжек и тут же смял сигарету.
– Но позвольте вам не поверить. Нет, я говорю не о ваших чувствах, мне кажется, что у вас есть какой-то более осязаемый мотив, который сейчас движет вами.
Артемьев задумчиво молчал какое-то время. И Гордеев понял, что оказался прав. Да и немудрено: опыт, тот, который сын ошибок трудных, его ведь не пропьешь, как ни старайся.
– Ну так как же, Олег? – не выдержал наконец Гордеев, придя к выводу, что художник вообще не собирается отвечать на вопрос.
– Статуэтка, – сказал Артемьев.
– Статуэтка? – переспросил Гордеев.
– Да, статуэтка, – подтвердил Артемьев. – Она забрала с собой мою любимую статуэтку. Я хочу ее вернуть.
– Вы, наверно, шутите? – осторожно сказал Гордеев.
– Я хочу вернуть свою статуэтку. Пока не дошло до развода.
– Она какая-то ценная?
– Для меня – да.
– А вообще?
– Едва ли. Обыкновенная статуэтка из слоновой кости. Одногорбый верблюд. Я сам ее сделал. Я подарил ей этого верблюда к нашей свадьбе. А теперь хочу вернуть! – В голосе Артемьева зазвучал несвойственный ему металл.
– Большая статуэтка?
– Сантиметров двадцать в высоту.
Гордеев оценивающе посмотрел на него.
– Вот, значит, как? А наш общий знакомый решил, что вы близки к суициду.
– Может, и близок, – сказал художник без всякого выражения.
– Едва ли. Человек, которого заботит судьба статуэтки, производит впечатление... впечатление... – Гордеев затруднился с подбором подходящего слова.
– Сумасшедшего? – подсказал Артемьев.
– Я совсем не это имел в виду.
– Психа?
– Да хватит вам, – поморщился Гордеев.
– Нет уж, говорите как есть! Меня многие считают психом, я знаю! – воинственно сообщил Артемьев.
– Вот как? Кто же, например? Долохов считает?
Артемьев уставился на него, и в эту секунду Гордеев мог поклясться, что тот просто не понимает, о ком идет речь. Впрочем, возможно, не такие уж они с Долоховым близкие друзья, кто знает?
– А у вас было много клиентов-психов? – спросил художник.
– Вы не ответили на мой вопрос.
– Баш на баш? – предложил Артемьев.
– Ладно. Встречались такие, чего уж скрывать.
– А были такие, которые сами организовали преступление?
– К чему вы клоните? – нахмурился Гордеев.
– Ну ответьте, пожалуйста!
– У меня нет, но у моего приятеля однажды... – Гордеев вспомнил дело знаменитой балерины Кутилиной, которое расследовал Денис Грязнов1, директор агентства «Глория».
– И он не догадался?
– В какой-то момент догадался. Послушайте, Олег, какого черта? Что за неуместные вопросы? К чему вы клоните и на что намекаете? Хотите создать у меня ложное впечатление? У вас не получится. Я вижу, что вы глубоко несчастны. Но вижу, что здесь есть что-то еще.
– Вы так проницательны?
– Назовите это опытом. Ну так как же насчет ваших друзей? Они считают вас психом?
– Кое-кто... Нет, Долохов тут ни при чем, мы с ним вообще не часто общаемся. Скорее коллеги-художники, черт бы их побрал. – Артемьев ухмыльнулся. – Послушайте, Гордеев, давайте поедем куда-нибудь выпить!
– Поехать куда-нибудь я не против, – согласился адвокат, у него были свои резоны. – Только пить, по-моему, вам не следует.
– Как скажете. Сейчас я переоденусь и двинем. Вы на машине?
– Да.
– Отлично, а то я свою разбил на днях... – Артемьев натянул свежую рубашку.
– Сильно разбили?
– Не так чтобы очень... Дурацкая какая-то история. Откуда ни возьмись вылетела из-за угла тачка, и я в нее впечатался. Прямо в бок. Думал, покалечу там всех. Но ничего, целы. Только «мерс» помял сильно.
– У вас «мерседес»?
– Не у меня – у них... Я готов, пошли.
Они вышли из мастерской, и Артемьев запер замок.
– А что за «мерс»? – спросил что-то вдруг почувствовавший Гордеев.
– Обыкновенный «мерс», черный.
– Не триста двадцатый, случайно? – Они уже садились в машину Гордеева.
Артемьев наморщил лоб:
– Вроде да. А как вы догадались?
– А за рулем был здоровенный жлоб и рядом с ним хрупкая блондинка?
– Точно. Вы их знаете?
– Это обычный «развод». Авария была подстроена. Они «развели» вас на деньги. Или вы ментов вызвали?
– Нет, я был нетрезв, честно говоря, и мне хотелось поскорее отмазаться. Тем более я был уверен, что сам виноват...
– Это не так. И это можно доказать. Свидетели были? С вами еще кто-нибудь ехал в машине?
Артемьев покачал головой. Потом спохватился:
– Слушайте, да какое вам дело? Мы же с вами совсем по другому поводу...
Ладно, подумал Гордеев, замнем пока. Но для коллекции пригодится. Всему свое время. Время врезаться в «мерседесы» и время платить по счетам.
12
– Живопись-шмивопись, ерунда это все, – говорил захмелевший Артемьев через час, сидя в модном клубе. – Знаете, чем только сегодня художники ни зарабатывают? Один мой приятель, ну, не приятель, знакомый, так вот, он положил двадцать пять куриных яиц в картонную коробку, поставил параллельный и направленный свет – в результате получилась действительно интересная работа. Он ее на компьютере обработал и так и эдак. Потом распечатал на фактурной бумаге. Сбрызнул специальными спреями, чтобы краской пахла, и наклеил на холст. Потом продал в Дюссельдорфе за тридцать тысяч.