Пахло сушеными травами и ягодами, а ещё жидкой кашей, что потихоньку закипала на тихо потрескивающем огне. Пахло приятно.
Оливер не открывал глаза и лежал неподвижно, слушая тихий шёпот из другого конца комнаты. Чувствовал, как стекают капельки пота по его обнажённому телу, укрытому толстой, пропахшей горечью, шкурой. Чесалось левое колено.
— Не думаю, что так было задумано. По всей видимости, алгоритмы были привязаны к детской кукле для защиты ребёнка и матери, пока отца не было дома. Нельзя винить человека за то, что он хотел защитить свою семью.
— Ублюдок, — ответил Страж Сивард, сплюнув куда-то. — Даже из могилы умудряются подгадить, спустя столько-то лет. Как в этой кукле вообще хоть какая-то магия осталась за эти годы?
— Если делать ставки, то я бы поставил на ртуть. Если верить тому, что написано в учетных книгах, Магистрат в свои последние годы порядочно закупал ее в Киретмаре и у Пророка. А может это какие-то новые фокусы с золотом и серебром, кто знает.
— Ещё одна загадка значит. Как и с парнем кузнеца.
Оливеру стоило больших трудов, чтобы удержаться и не открыть глаза, не дёрнуться в нелепой попытке встать на ноги. Ему казалось, что он чувствует нож у своего горла и слышит змеиное шипение Сиварда совсем рядом, практически возле своего уха.
«Они знают», — бежали галопом его мысли. — «Знают, что я хотел сделать. Знают. Убьют».
— А что с парнем кузнеца? — спросил Кроуфорд голосом настолько будничным, словно они обсуждали погоду. — Он помог нам, не остался в стороне. Славный парнишка.
— Ага, настоящий герой. Который почему-то тихарился за нами по лесу с топором в руках. Если мы говорим о ставках, то я ставлю на то, что парнишка ждал лишь темноты да удобного случая.
Оливер понял, что затаил дыхание и не дышит. Попробовал заставить себя сделать вдох, но не смог.
— Твои догадки так же хороши, как и мои, — сказал Кроуфорд с лёгким нажимом в голосе. — Как по мне, он взял топор и пошёл за нами, чтобы помочь, если будет нужно. Так и случилось.
— Настоящий маленький герой. Прямо как мы с тобой, да?
Скрипнула скамья, на которой кто-то сидел, скрипнул пол, на который кто-то встал, и Оливер сжался от ужаса. А потом Страж Сивард сказал:
— Но я позволю тебе выбирать нашу версию, Одноглазый. Я не жадный.
И они оба вышли прочь.
Оливер продолжал лежать с закрытыми глазами, стараясь не двигаться и лежать ровно. Левое колено чесалось все сильнее.
Оливер мог спать, но сны не приносили облегчения. Снова и снова ему снилось, как тело кащия разлетается на куски. И как оно собирается вновь.
«Обманка на дурака. Не только голова, но все тело».
Во сне Оливер пытался кричать, сообщить ведущим обречённый бой стражам свои догадки, но стоило ему отрыть рот, как из него потоком текла болотная грязь вперемешку с травой, ветками и мелкими камнями.
А потом множество каменных лап вырастало из земли вокруг него, хватало за руки и за ноги, тянуло, рвало, сминало, и Страж Гарет кричал от боли, а Оливер продолжал ломать его сотканное из сухого хвороста тело, пока оно не прекращало похрустывать и не рассыпалось в труху.
— Ублюдок! — закричал Сивард и побежал вперед, разрубая с невиданной яростью все, что вырастало из-под земли, все, что было вокруг и могло бы быть сердцем чудовища. Безрезультатно.
Чёрный платок упал на шею Стража, и было видно, как слюна стекает по обезображенному лицу, точно у бешеного пса, загнанного в угол.
Кроуфорд же пробежал несколько шагов вперёд и вонзил меч в землю у себя под ногами. И точно из раны, потекла из под меча трава, вырастая верёвками, оплетая тело старого Стража, утягивать вниз, пробираясь ко рту, ушам, пустой глазнице.
В этот момент Оливер всегда бежал. Иногда к старику-Стражу, иногда прочь от него и чудовища, но всегда оказывался рядом с ним и всегда слышал уверенный голос.
— Бросай топор! Держи!
А затем старик вытаскивал из своей сумки стеклянное сердце и протягивал ему. Сердце билось, истекало кровью. В самом центре его был вбит большой, железный гвоздь и от этого места разбегались по всему сердцу трещины, а стоило Оливеру взять его, как оно тут же разлеталось на сотни холодных, обжигающе холодных осколков.
И старая детская кукла горела и смеялась ему в лицо тишиной.
Оливер знал, что у него больше нет правой руки, но ему потребовалось некоторое время, чтобы собраться с силами, убрать одеяло и посмотреть. Её действительно не было и это показалось ему странным: завораживающе жутким, но в то же время чем-то будничным и можно даже сказать естественным.