— Вот это странно.
— Ну, я почти не бываю в Москве, тыщу лет не видел… Ладно, Бог с ней. Дальше.
В начале праздничного обеда (еще до чтения) Марго отлучилась в дом. Юра был у нее «на подхвате» — это я помню. А Аленьке приспичило скушать белый налив «прямо с дерева». Коля поплелся за яблоком и услышал с терраски тихий голос матери: «Да нет же, нет!» — «Ты обещала, — шептал верный ученик. — Завтра, как стемнеет. Пойдем на озеро, как тогда? Или в сад?» — «Не все ли равно, где умирать». — «Умирать?» — «От любви». — «Ты меня любишь?» — «Я люблю любовь. Вот что, Юра…»
Сын не выдержал и бросился в беседку.
О, я-то на собственной шкуре знал силу соблазна моей Маргариты — «моей Гретхен», как называл я ее в молодости. А сын в ту минуту повзрослел, конечно.
— И в понедельник ты остался?
— Да. Маме я сказал, что мы уезжаем в Москву. Но по дороге на станцию не сумел избавиться от Машки. «Машка»… забавно.
— Тоже крепкий орешек, а?
— Неужели ты ничего не понимаешь?
— Куда уж мне… извини.
— В общем, день мы провели в лесу, вечером в кино ходили, в пансионат. И вернулись, когда стемнело.
— Ты собирался устроить скандал?
— Да нет. Но я был в бешенстве.
— Узнаю родную кровь. Ну?
Окна спальни у нас выходят на фасад, вход в дом через терраску в задней стене. Горел ночник — смутный свет через портьеры цвета вишни. Значит, они там или он скоро подойдет. Мария поднялась в мансарду, Коля открыл ключом входную дверь и через прихожую прошел к спальне.
— В темноте?
— Фонарик на терраске включил.
— Хотел застать их врасплох?
— Просто не хотел видеть, особенно ее. Я рассчитывал выманить его из дома и отделать.
Тут у Коли соперников нет — многолетние занятия боксом.
— Постучался и сказал: «Мам, это я. Чего бы поесть?» Я думал, она ответит: то-то и то-то. А я скажу: «Мы у себя наверху поужинаем». И засел бы в саду. Ну, подождал, постучался и вошел. Сильно пахло пролитым вином. Я нагнулся машинально, чтобы поднять с пола бутылку и бокал, и уловил какое-то движение.
— Какое? Не понимаю.
— Я сам до сих пор не понимаю. Проползло, мелькнуло как будто что-то живое. И исчезло.
— Паук?
Коля усмехнулся.
— Если паук, то гигантских размеров. Что-то черное… словно взметнулось, прошелестев, знамя.
— Где?
— Где-то в глубине, у окон, я засек краем глаза. Это длилось доли секунды. Включил верхний свет, осмотрелся — ничего.
— Это-то какого черта ты от меня скрыл!
— Я надеялся… письмо пришло.
— Письмецо из ада.
— В общем, не хотел, чтоб между вами что-то пробежало.
— Проползло!
— Пап, я не верю в привидения.
— Ладно, разберемся. Окна ведь были занавешены?
— Ни единой щелочки — как ты застал. Я ничего не трогал, ни к чему не прикасался.
— Почему?
Мы пристально посмотрели друг на друга.
— Дверь была открыта?
— Приоткрыта. Как и входная. Я специально не закрыл, чтоб ориентироваться в прихожей.
— И что ты там увидел?
— Да ничего, по-моему, всё как обычно. Я оглянулся, когда в спальню входил.
— Если кто-то прятался в кабинете, в столовой или на кухне?
— А потом прополз в спальню?.. Ты же знаешь наши двери, а тут ни малейшего скрипа, ни шагов.
— Ты сказал «прошелестело».
— Да, тихий шелест, мгновенный. Ну, я осмотрел сад, потом побежал на озеро. Ты помнишь тот вечер?
— Да нет. Крепко принял за упокой Прахова.
— Темень кошмарная, тучи, настоящая буря, на рассвете жуткий ливень. Нигде ее не было, в общем, любовь не состоялась.
У них с Марией, должно быть, состоялась — прелестный рассвет в шуме и шепоте струй, смывших пыль, грязь и все следы.
— В среду я дождался его. У него в подъезде.
— Что он сказал?
— Не успел.
— Он тебя узнал?
— По идее нет. Было темно, и я надел на лицо черный чулок.
— Какой ты еще мальчик, Коля.
— Уже давно не мальчик.
— Мне, конечно, приятно, что ты так блюдешь несуществующую честь своей матери…
— Не надо, пап. С ней случилось что-то страшное.
— Или она на содержании у очередного…
— Ты же сам в это не веришь!
Не верю, он прав. Зато удостоверился задним умом, что я рогоносец. Впрочем, по-настоящему это меня не зажгло. Другое мучило, другое… вот это — «что-то страшное».
— Утром мы пошли купаться, — продолжал Коля, — и я сообразил, что надо дяде Васе позвонить. Сбегал на дачу.
— Как Мария приняла известие о смерти Прахова?
— Разве у нее что-нибудь поймешь! — вырвалось у Коли признание. — Она была на той стороне, я сплавал, сказал. В обморок не падала и не рыдала.