И Дэвид тоже хотел знать. Сейчас вдруг всплыло воспоминание вчерашнего вечера.
— Профессор Кляйнман вспомнил вчера еще одну вещь. Мою студенческую работу по теории относительности.
— Ту, что ты делал совместно с ним?
— Ага. «Общая теория относительности в двумерном пространстве-времени». Он ее вспомнил как раз перед тем, как назвать последовательность чисел. И сказал, что я подошел близко к истине.
Моника приподняла бровь:
— Но ведь в той работе не было реалистической модели вселенной?
— Не было, мы рассматривали Флэтландию — Плоский мир — вселенную с двумя пространственными измерениями. Математика получается намного проще, если нет третьего.
— И какие были результаты? Я не помню, читала ее очень давно.
— Мы обнаружили, что двумерные массы не притягивают друг друга, но меняют форму пространства вокруг себя. И сформулировали модель двумерной черной дыры.
Моника озадаченно посмотрела на него:
— А каким чертом вам это удалось?
Дэвид понял ее недоумение. В трех измерениях черные дыры рождались, когда гигантские звезды коллапсировали под влиянием собственной массы. Но в двумерном пространстве не было бы гравитации, которая запускает коллапс.
— Мы создали сценарий, когда для образования дыры сталкивались две частицы. Там довольно сложный механизм, деталей я не помню. Но в Интернете эта статья есть.
Моника задумалась, постукивая ногтями по рулю.
— Интересно. Я только что сказала, что классическая теория — такая красивая и гладкая? Ладно, черные дыры — большое исключение. Физика у них чертовски запутанная.
В наступившей тишине слышен был только шум мотора машины, летящей по пенсильванской автостраде. Сбоку Дэвид увидел знак: «ПИТТСБУРГ, 37 МИЛЬ», и ему стало слегка не по себе при мысли о том, что они уже так близко. Наверное, чем раздумывать, как может выглядеть единая теория Эйнштейна, стоило бы сообразить, как связаться с Амилом Гуптой. Наверняка агенты ФБР уже взяли институт робототехники под наблюдение и следят за всеми, кто приближается к холлу Ньюэлла — Саймона. И если даже Дэвид с Моникой смогут просочиться через кордон, что делать дальше? Предупредить Гупту об опасности и убедить его покинуть страну? Как-то переправить его по-тихому через мексиканскую или канадскую границу, куда-нибудь, где ни ФБР, ни террористы его не достанут? Трудность такой задачи Дэвид даже оценить не мог.
Через какое-то время Моника прервала мысленные расчеты и повернулась к Дэвиду. Он подумал, что сейчас она задаст еще вопрос насчет статьи о Флэтландии, но она спросила совсем о другом:
— Значит, сейчас ты женат?
Она хотела спросить безразличным тоном, но это не совсем получилось. Дэвид услышал в голосе легкую нерешительность.
— С чего ты взяла?
Она пожала плечами:
— Когда я читала твою книгу, видела там посвящение некоей Карен. Я решила, что это твоя жена.
Лицо у нее было спокойное, подчеркнуто незаинтересованное, но Дэвид на это не купился. Запомнить имя в посвящении — вещь весьма необычная. Очевидно, Моника сохранила к нему здоровое любопытство с той ночи, которую они провели вместе двадцать лет назад. Наверняка гуглила его не реже, чем он ее.
— Мы больше не женаты. Развелись два года назад.
Она кивнула все с тем же отсутствием всякого выражения.
— Она об этом что-нибудь знает? В смысле, о том, что с тобой случилось вчера?
— Нет, после встречи с Кляйнманом в больнице я с ней не говорил. И не могу ей позвонить, потому что ФБР засечет звонок. — При мысли о Карен и Джонасе снова проснулась тревога. — Надеюсь только, что эти проклятые агенты не станут их доставать.
— Их?
— У нас сын семилетний. Его зовут Джонас.
Моника улыбнулась, и, похоже, вопреки ее намерению, улыбка пробилась сквозь деланное безразличие, а Дэвида вновь поразило, до чего же она хороша.
— Это чудесно. И какой он?
— Ну, любит естественные науки, что неудивительно. Уже разрабатывает звездолет, который будет летать быстрее света. А еще он любит бейсбол и покемонов, и любит устраивать невыносимый шум. Видела бы ты его вчера в парке с этим «Супер…»
Дэвид осекся, вспомнив, что случилось с «СуперПоливом».
Моника смотрела на дорогу, явно ожидая продолжения. Потом посмотрела на Дэвида и перестала улыбаться.
— Что случилось?
Он глубоко вздохнул. В груди свернулся ком, тугой, как натянутый барабан.
— Боже ты мой, — шепнул он. — Как же нам, черт побери, из всего этого выбраться?
Она прикусила губу. Поглядывая одним глазом на дорогу, она потянулась к его сиденью и положила руку ему на колено.