- Но... - Хотела было взмолиться девушка, но Мария была целиком поглощена зрелищем а сама она ещё плохо знала город, заблудилась бы.
Энже сделалось дурно, когда те же мужчины, одетые в черное, начали обкладывать жертв беспощадной инквизиции вязанками дров и соломы, обильно политой керосином. Лица всех наблюдателей вытянулись в предвкушении зрелища чужих страданий. В трёх несчастных полетели крупные грязные камни, и один попал прямо в лицо маленькой девчушки, судорожно сжимавшей крестик в слабых дрожащих ручонках. Она старалась не плакать до этого, но первый серьезный удар сломил её, и всю площадь огласил звонкий детский крик.
- А ну заткнись, дитя дьявола! - тут же закричал человек, ранее читавший приговор. Из-за его широкой спины выскочил паренек в черном и, заливисто, злобно хохоча, размахнулся хлесткой плетью и ударил ребенка прямо в живот. Потом удар, ещё удар, и вот уже сквозь тонкую белую рубаху проступили широкие красные полосы.
-Ну, Николо, хватит с неё, оставь! - окликнул его один из палачей, и, довольно осклабившись, добавил, - молодец, парень, сегодня ты постарался. Возьми же в награду факел да исполни божию волю.
- Спасибо, господин, - хриплым от волнения голосом проговорил парень, жадно выхватывая из рук своего благодетеля уже горящий смертоносным пламенем железный факел.
Послушные едва заметному знаку главного палача, из разных углов площади выступили четверо мужчин, держащих в вытянутых руках палки, покрытые смолой и подожженные. Они ступали медленно - не потому, что жалели приговоренных к казни, а ради удовольствия наблюдать за всё растущей паникой в глазах несчастных жертв. Наконец они приблизились совсем вплотную к будущим кострам.
-Да свершиться воля Господа нашего! - напевно и громко произнес священник в черной рясе, умильно сложив руки на груди.
- Аминь, - вторили ему палачи.
- Аминь, - зашумело в толпе.
- Аминь, - тихо, благоговейно прошептала Мария и схватила за руку Энже.
- Пусти меня! - зашипела та, вырываясь от подруги, - Как можешь ты молится в таком месте? Здесь вершиться несправедливость, главные грешники здесь - вершители "правосудия"!
- Да ты не в себе, - так же негромко ответила Мария, испуганно глядя на собеседницу, - ты вся побледнела, дрожишь. Что это с тобой?
А тем временем палачи приступили к самой главной части своей черной работы - подожги дрова, коими были обложены "отродья дьявола". Затрещали уже поленья на кострах старухи и девочки, языки пламени взмыли вверх, стремясь к дрожащим, прижавшимся к шестам живым телам. Но остался нетронутым костер с молодой рыжеволосой "ведьмой". Рядом с ней стоял давешний паренек, что так нещадно избивал её дочь.
- Чего ты ждешь, бессердечный?! - Сама спросила она, отвернувшись: не было у матери сил смотреть, как подступает пламя к её невинному ребенку.
- А ты сначала посмотри на то, как страдает твоя дочь и мать, как мучаются они из-за тебя! - кривляясь и плюясь пропел он и тут же расхохотался и полез на костер - развернуть несчастную мать, не дать её пропустить ужасающую картину.
Энже тихо застонала от ужаса, и почувствовала, как ноги отказывают ей и она падает. Подхватили её чьи-то мягкие руки. Еле поднявшись и обернувшись, она увидела седовласого мужчину.
- Спасибо вам, - благодарно шепнула она и замерла в нерешительности, боясь повернуться лицом к площади.
...
- Ничего, бывает, - Пожал плечами старичок, не давший мне упасть, - Вы, молодёжь, чересчур восприимчивы к таким зрелищам. Хотя, я вижу, ты послушница... в таком случае, ты обязана радоваться. Ведь сейчас вершится Божье правосудие над дочерями дьявола.
Божье правосудие... На этих словах мне стало ещё хуже. Какое нафиг правосудие?!
Я не страдаю, слава Богу, фанатизмом, но являюсь верующим человеком. И когда люди вот так прикрывают верой свои грязные делишки, у меня крышу сносит от злобы!!!
- Да как вы можете так говорить?! - Что было сил закричала я, окончательно теряя здравый рассудок, - Это ни в чём не повинные женщины! А ребёнку и вовсе ещё лет пять! Какой грех она могла совершить? Появиться на свет?!
Я резко обернулась, так как раздался истошный вопль со стороны костра. Пламя уже подобралось к коленкам девочки и начало обжигать ступни её матери и бабушки. Они душераздирающе кричали от невыносимой боли.
А палачи, которые стояли рядом, хохотали, как умалишённые, вместе с толпой закидывая костры всем подряд и покрывая несчастных грязным матом, какого и в двадцать первом веке не услышишь. Отнюдь, это не изобретение наших дней...
Столько насмешки и безумной радости было в раздававшихся голосах, которые перекрикивали даже вопли сгорающих, столько слёз было в больших голубых глазках ребёнка, от которого я не могла оторваться, что сердце не выдержало.