Облокотившись о железное древко шатра, вбитое намертво в землю, я рассматривала тех, кого стоило убить. И не могла решиться.
- Каково вам спалось? Когда горели дети волков?
Они молчали. Упрямо. Марта с ненавистью, Игорь, утопая в запоздалом раскаянии. Верила ли ему? Да. а еще верила, повторись все сначала, он снова бы поджег крепость. Ради Марты, ради себя. Есть что-то такое в людях, что, запачкав, уже не отмыть.
Мне стало больно. Руки дрожали. За мной наблюдали. Сергей, Руслан, Андрей, Алексей, все были здесь. Русланы только не хватало. Но та еще не пришла в себя. А, чтобы не сломалась, я ее погрузила в еще больший сон, глубже, так, чтобы страх стал прошлым, а не смотрел ей каждую ночь в глаза.
- Я дарую вам милосердие. – Сергей хмыкнул. От меня не ждали жестокости. – Вы выберете сами друг для друга смерть. Быструю, но мучительную, или долгую, но без боли.
Муж смотрел на жену, жена смотрела в пол. Первой подала голос марта:
- Быструю.
- Ты поняла? Это не тебе, мужу. – Руслан поддался вперед, не веря, что женрщинра хотела боли тому, с кем жила столько лет. Теперь была очередь моя хмыкнуть, удержалась. Она не боли мужу хотела. Она надеялась, что ее избавят от него. Быстро. А она, она еще, может, поживет. Как же она верила в своего царя.
В ответ кивнула. Игорь оказался до конца глупцом. Или любящим. Что для него означало одно и тоже.
- Без боли.
- Так и будет. Выведите их. Трубите в клык. Будет казнь.
Я ушла к себе. Сидела на полу и расшатывалась как дерево от ветра. Где бы сил набраться? Где бы взрастить такую ненависть? Пока не желаешь кому-то смерти – ты не ненавидишь. Все, что идет до смерти – гнев, обида, злость, но не она.
- Княгиня?
- Иду.
Люди расступались морем перед Моисеем. У шатра совета стояли князья. Двое связанных.
Надо было что-то сказать, но слова застряли в горле и никак не желали прощаться со мной. Я сделала еще шаг. Закрыла глаза. Плакать нельзя. И не знаю я, о ком хочется заплакать. О предателях? О жертвах? О сгоревших? Может, о себе, что стоит с дрожащими руками? Не впервой убивать. Но впервой глядя в глаза. И я смотрела. На Марту. Она заслужила. Заслужила. Заслужила!
Раскрыв ладони я потянулась к женщине, что смотрела куда-то на облака. Миг, и она потеряла сознание. Сон, обычный коматозный сон. Из которого она не выйдет. Неделя без воды и смерть. Говорят, тело умирает без воды мучительно. Но я обещала без боли. У нее будут сны, сны, грезы, я должна буду забрать ее боль. Как когда-то забрал у меня боль Мирак. Сдержу ли я слово?
Женщину подхватили два воина.
- Унесите. Заприте в клетке, как зверя. Сторожите, никого не пускайте. - Я повернулась к Игорю. – Твоя очередь, княже. Готов?
- Да. – Не готов. И мне жаль. Почему-то жаль. Вопреки всему, жаль.
Я сжала кулаки и рванула сердце его. Я затопила его своей же болью. Не о том я думала, когда предлагала смерть болезненную. Собиралась внушить страх. Ввести в иллюзию, где сердце бы не выдержало. Сейчас не думала, делала. Боль, что МИрак так искусно спрятал во мне, всю, до капли, отдала этому мужчине. И он ее почувствовал. Болезненная смерть. И все-таки милосердная. Я не смогла быть с ним более жестока, не смогла быть, пачкаться, как его жена. Не смогла. Даже ради любви. Даже во имя мести. Проклятие! Я дрогнула. И его сердце остановилось. Люди молчали. Князья смотрели. Кто-то проверил дыхание Игоря.
- Мертв.
Мертв. Я – палач. Ведьма, ведимия, я – палач. Я рассмеялась. Истерика. Руки потянулись к лицу. Замерли.
- Я – княгиня волков. Я дочь земли. Я темная, княжеств Яремии. – Кто он такой? Кто этот Яремия? Вспомнила. Нашла время. – Я не прошу вас преклонить колено. Не в том ваша сила. Не в том преданность. Я – ведимия, владычица леса, Мирая. Я – Мирая. И зову вас с собой на восток. На юг. На месть. Будьте моим народом, как я буду вашей. Будьте. Слышите?! Будьте!
Они склонили головы. А потом ударили мечем по щиту. Они топтали землю. И земля закричала.
Впервые я ее действительно слышала. В этоооом крике было все: и радость обретенрия, и надежда, и боль, и смерть. И любовь. Сколько же в ней было любви! Я задохнулась. Стало тяжело дышать. Захотлеось закричать «постойте». Но кричать нельзя. Они не слышат. Не поймут. И я стояла, дрожа от этого крика и также как и они топнула ногой. Мы – едины. Кто-то от страха, кто-то посчитал меня обещанной неким пропрочеством, кто-то был уверен, что я ведьма, колдунья, а кто-тро что я и не человек вовсе. И все они верили, поверили. И я готова была закричать, вскинув руки к солнцу, но там, где-то там я почувствовала Мирака, и не стала. Потому что не была я столь крутой, сильной, впечатляющей. Потому что он эманировал мои чувства, умножая. И они все, до единого, поверилив меня. Как верила Марта в своего царя. Дурман. Медвежья услуга. Или единственный выход? Я ушла. Не оглядываясь, ушла, пока не дошла до шатра. И упала на лежанку. Зарылась лицом в шкуры и била кулаками в лежанку, пока не почувствовала боль. Другую боль. Сладкую, живую, ту, с которой убегает жизнь из тела и течет кровь по капле.