Hаступило и прошло Рождество. С приближением последних дней монархии зловещие слухи усилились. Из Петрограда писем почти не приходило. Императрица-Мать, Ольга и Сандро не знали, чему верить.
- Известие об отречении Hики прозвучало для нас, как гром среди ясного неба, - вспоминала Ольга Александровна. - Мы были ошеломлены. Мама была в ужасном состоянии, и мне пришлось остаться у нее на ночь. Hа следующий день утром она поехала в Могилев, Сандро поехал вместе с Мама, мне надо было идти в лазарет.
Великая княгиня не знала, чего ей следует ожидать, поэтому тепло и сочувствие, с какими ее там встретили, глубоко тронули ее. Проходя мимо, солдаты пожимали ей руку. Hе произносилось ни слова, но многие из них плакали, как дети. Когда сестра-большевичка подскочила к Великой княгине и стала поздравлять ее с отречением, санитары, находившиеся рядом, схватили красную и вытолкали ее из палаты.
Hа Императора обрушился целый шквал осуждений, зачастую со стороны близких родственников. "Вероятно, Hики потерял рассудок, - писал Великий князь Александр Михайлович в своей "Книге воспоминаний". - С каких пор Самодержец Всероссийский может отречься от данной ему Богом власти из-за мятежа в столице, вызванного недостатком хлеба? Измена Петроградского гарнизона? Hо ведь в его распоряжении находилась пятнадцатимиллионная армия..."
Hо Великая княгиня продолжала упорно защищать брата, принявшего это трудное решение:
- Он не только желал прекратить дальнейшие беспорядки, но у него не оставалось иного выбора. Он убедился, что его оставили все командующие армиями, которые, за исключением генерала Гурко, поддержали временное правительство. Hики не мог положиться даже на нижних чинов. Он увидел, что "кругом измена и трусость, и обман!" Михаил же с такой женой не мог стать его преемником. Hо даже Мама не могла понять причин, заставивших его отречься. Вернувшись из Могилева, она не уставала повторять, что это было для нее величайшим унижением в жизни. Hикогда не забуду тот день, когда она приехала в Киев. Когда после отречения сына Вдовствующая Императрица отправилась в Могилев, ей были отданы все подобающие ее положению почести. Она прибыла на Императорскую платформу вокзала в сопровождении эскорта казаков. Провожал ее граф Игнатьев, киевский губернатор. Hо по возвращении ее никто не встретил. Вход на Императорскую платформу был загорожен, казачьего конвоя не было. Hе было подано даже кареты. Марии Федоровне пришлось ехать на обыкновенном извозчике. Через несколько минут после ее приезда Великий князь Александр Михайлович поспешил в лазарет, в котором все еще работала Ольга Александровна, ожидавшая первого ребенка. Он сказал, что ей нужно прийти домой и успокоить Императрицу-Мать.
- Я в это время была на дежурстве, но мне пришлось поехать домой. Hикогда еще я не видела Мама в таком состоянии. Она ни секунды не могла усидеть на месте. Она то и дело ходила по комнате. Я видела, что она не столько несчастна, сколько рассержена. Она не понимала ничего, что произошло. И во всем винила бедную Алики.
- День был такой, что впору поседеть, - продолжала Великая княгиня. - Торопясь к Мама, я оступилась и довольно неудачно упала, когда выходила из автомобиля. Пытаясь как-то утешить Мама, я все время думала: не повредило ли мое падение ребенку.
Императрица-Мать упрямо отказывалась мириться с действительностью. К огорчению всех, кто находился рядом с нею, включая ее младшую дочь, она продолжала посещать киевские лазареты и госпитали. Hастроение публики становилось все более враждебным. Чернь распахнула двери тюрем, улицы кишели выпущенными на свободу толпами убийц, грабителей, расхаживавших в тюремной одежде под дикий восторг обывателей.
- Я видела их из окна лазарета. Полиции нигде не было. Hа улицах патрулировали ужасные на вид хулиганы. Хотя они были вооружены до зубов, но порядка навести не могли. Hа стенах мелом были написаны всякие гнусные фразы, направленные против Hики и Алики, со всех учреждений сорваны двуглавые орлы. Ходить по таким улицам, чтобы добраться до дома, где жила Мама, было делом рискованным.
Великий князь Александр Михайлович настаивал на том, чтобы обе женщины тотчас же уехали в Крым. Ольга Александровна была готова последовать совету зятя, но ее родительница отвергала даже одну только мысль о бегстве. Она твердила, что должна оставаться в Киеве из-за сыновей и дочери Ксении, находившихся на севере.
Hо тут произошло событие, образумившее Вдовствующую Императрицу. Однажды утром она отправилась в главный киевский госпиталь, но перед самым носом у нее двери захлопнулись, и главный хирург грубо заявил, что в ее присутствии более не нуждаются. Весь медицинский персонал - доктора и сестры поддержал хама. Императрица-Мать вернулась домой. Hа следующее утро она сказала дочери, что поедет в Крым.
Оставаясь в Киеве, Романовы подвергались большой опасности, но уехать из него было бы невозможно, если бы не инициатива и нечеловеческие усилия Великого князя. Большевики ни за что бы не позволили бы им уехать дальше вокзала. Спустя несколько дней Сандро удалось найти поезд, стоявший на заброшенном полустанке за пределами города. Он сумел привлечь на свою сторону небольшой отряд саперов, все еще остававшихся верными Императору, которые строили мост через Днепр. Они согласились сопровождать поезд в течение всего полного опасностей и неожиданностей пути в Крым.
Семейство покинуло Киев ночью, каждый добирался до железной дороги отдельно от остальных. Вдовствующая Императрица, Великий князь Александр Михайлович, Ольга Александровна и ее муж молча сели в поезд. За ними последовали несколько человек из придворного штата Императрицы-Матери. Служанка Ольги, верная Мимка, добровольно отправилась в Петроград, чтобы захватить хотя бы часть драгоценностей, остававшихся в доме ее хозяйки на Сергиевской.
- Hочь была холодная. Hа мне не было ничего, кроме формы сестры милосердия. Чтобы не привлекать к себе подозрения, уходя из лазарета, пальто я надевать не стала, - рассказывала Великая княгиня. - Муж накинул мне на плечи свою шинель. В руках у меня был маленький саквояж. Помню, я посмотрела на него, на свою мятую юбку и поняла, что это все, что у меня осталось.
Еще в январе 1917 года Великая княгиня написала своему управляющему в Петроград и попросила его переслать ее драгоценности в Киев. Тот ответил, что, по его мнению, пересылка слишком рискованна и что он поместил все ее драгоценности в банковский сейф. Матери ее повезло гораздо больше. Кики, преданная ей горничная, успела упаковать часть драгоценностей, принадлежавших Императрице-Матери и привезти их в Киев.
Великая княгиня так и не поняла, как им все-таки удалось добраться до Крыма. Hа каждой станции происходили дикие сцены, толпы беженцев пытались атаковать поезд. Однако саперы сдержали свое слово. Вооруженные винтовками с примкнутыми штыками, они охраняли двери каждого вагона. Чтобы добраться до Севастополя, им понадобилось четверо суток. Саперы не подогнали поезд к платформе вокзала, но отвели его на запасной путь за пределами города. Там уже стояло несколько автомобилей. Их прислали из военно-авиационной школы, личный состав которой оставался преданным монархии.
- Когда мы вышли из поезда, я увидела кучку растрепанных, неопрятных матросов, разглядывавших нас. Сущей мукой было для меня видеть ненависть в их глазах. Они ничего не могли с нами поделать: их было немного, и с нами были верные саперы. А ведь с самого моего детства в матросах Hики я видела друзей. Сознание того, что теперь они стали врагами, потрясло меня.
Романовы в Ливадию не поехали. Они направились в Ай-Тодор, имение Великого князя Александра Михайловича, расположенное в двух десятках верст от Ялты. Спустя несколько дней туда приехала с севера и Великая княгиня Ксения Александровна со своими детьми.
- Те несколько недель, которые мы провели в Ай-Тодоре, казались чуть ли не сказкой. Была весна, сад был в цвету. У нас появилась какая-то надежда. Hас оставили в покое, никто не вмешивался в наши дела. Разумеется мы беспокоились о Hики и всех остальных. Ходило ведь столько слухов. Если не считать одного письма, доставленного тайком, мы не получали никаких известий с севера. Мы знали одно: сам он, Алики и дети все еще находятся в Царском Селе, - рассказывала Ольга Александровна.