С него было достаточно. Их больше не должны разлучить. Собрав все силы, Доминик застал мужчину-полицейского врасплох, ударил его локтем в живот и сбил на землю. Потом, воспользовавшись возможностью, бросился к Одри.
— Нет! — закричал он и протянул руки, пытаясь схватить автокресло. — Он мой, отдай мне его!
Женщина-офицер повернулась и попыталась загородить от него ребенка, что еще сильнее разъярило Доминика. Он схватил ее за плечи и развернул к себе так, что кресло ударилось о его ногу. Удар разбудил Этьена, тот сморщился и захныкал.
— Отдай его мне! — повторил Доминик, когда мужчина-офицер зашел ему за спину и схватил Доминика за руку, чтобы заломить ее назад. Но Доминик был слишком быстр; он ударил противника локтем в пах, выведя его из строя. На этот раз удалось одной рукой ухватиться за автокресло и потянуть на себя.
— Уходи! — крикнула Одри, роняя чемодан. — Ты его пугаешь!
— Он мой, — снова сказал Доминик, перекрывая плач Этьена, и дернул кресло сильнее, почти вырвав его из рук женщины-офицера. «Еще один рывок — и готово, — подумал он. — Еще один рывок — и я получу своего сына».
Он не видел предмет, появившийся в руке женщины-полицейского, когда та подняла эту руку на уровень лица, успел лишь заметить струю вещества, выброшенную этим предметом. А к тому времени было слишком поздно заслонять глаза от жгучих брызг. Ослепленный, Доминик выпустил автокресло и закрыл лицо руками. Потом почувствовал, как его ударили чем-то твердым в живот и еще два раза — по ногам, заставив рухнуть на колени.
Он ничего не видел, слышал только, как открылась дверца машины и туда забросили багаж.
— Я пристегну его, — донеслись слова женщины-полицейского, в то время как ее напарник надевал на Доминика наручники.
— Нет, прошу вас, нет, — взмолился Доминик. — Умоляю!
Но в глубине души он уже знал, что битва проиграна. Этьена забрали у него во второй раз.
Он всхлипнул, услышав звук мотора, и в тот момент, когда машина, набирая скорость, умчалась прочь, подъехал другой автомобиль. Доминика вздернули на ноги и втолкнули в кузов полицейского фургона.
В последующие недели Доминик постоянно слонялся вокруг квартиры Одри, ожидая ее возвращения. Она взяла с собой только один чемодан, а этого было явно недостаточно, чтобы вместить все вещи взрослой женщины и ребенка. Наконец он увидел, как из подъезда выходит сосед, и воспользовался этим шансом, чтобы попытаться проникнуть внутрь.
— Ты здесь не живешь, — рявкнул мужчина, значительно превосходивший Доминика ростом и шириной плеч. Он перегородил дверной проем мускулистой рукой.
— Я друг Одри Моро, — ответил Доминик. Мужчина окинул его взглядом. Под правым глазом у него виднелась временная татуировка в виде трех слезинок. — Я проходил мимо и решил узнать, дома ли она.
— Тебе никто не сказал? Извини, приятель, но она умерла.
Доминик уставился на незнакомца, сомневаясь, что расслышал верно. Зачем тот говорит такую ерунду?
— Умерла? — переспросил он.
— Да, несколько недель назад. — Мужчина опустил руку. — Она и ее малыш. Автокатастрофа. Я говорил с ее родителями на прошлой неделе, когда они забирали вещи. Жаль ее…
— Вы уверены, что это была Одри?
— Да, француженка. Как там звали ее ребенка… ах да, Этьен, вспомнил.
Мужчина с сочувствием посмотрел на Доминика и закрыл за собой дверь, оставив его в одиночку осмыслять новости. Доминик прислонился к стене, чувствуя, как последние осколки мира, по которому он так тосковал, рассыпаются в пыль.
Несколько недель спустя он сидел в коронерском суде Западного Лондона в Фулхэме, молча выслушивая горестную историю гибели его возлюбленной и сына — и запоминая тех, кто должен был их спасти и не спас. А когда, наняв частного детектива, узнал о роли двух румын в этом происшествии, ему стало физически плохо.
Только после полномасштабного срыва он обратился в психиатрическую клинику за помощью. Но ни специалисты, ни медикаменты не могли удержать его от воспроизведения в памяти последних моментов с Одри и Этьеном — снова и снова. Постепенно Доминик осознал то, чего не понимали врачи, — он кое-что мог сделать для себя и для тех людей, которых у него отняли. Покарать шестерых виновных.
И вот теперь его миссия была завершена, клятва исполнена; оставалось сделать лишь еще одно дело. Все, ради чего он так усердно трудился, все жертвы, которые он принес, каждая капля крови, обагрившей руки, — все это стоило того. Впервые более чем за три года он испытывал удовлетворение.