Она была склонна к экспериментам больше, чем кто-либо из тех, с кем он сходился до этого, и он не мог не гадать: быть может, эту уверенность и любовь к исследованиям в постели она черпала из трилогии «Пятьдесят оттенков серого», стоящей у нее на полке? В самом начале ему помогали возбудиться мысли об Одри и о том, каково было заниматься любовью с нею. Потом, по прошествии нескольких недель, он начал полностью отдаваться сексу с Зои. Это заставляло его чувствовать себя виноватым, словно он обманывал женщину, с которой действительно хотел быть. Он никогда не смог бы найти вторую Одри — да и не то чтобы хотел. К тому же менее всего он мог бы отыскать ее в Зои.
К этому моменту смесь кокаина и кодеина должна была взбодрить его, но вместо этого он ощущал меланхолию. Взял телефон, номер которого был только у двух человек, и пролистал сообщения. Несколько часов назад он написал Зои с незарегистрированного номера без абонентской платы, сообщив, что нашел ее записку, но не может уснуть и скучает по ней. Вставив в текст эмодзи в виде баклажана и водяных брызг, он явно дал ей понять, что у него на уме. Зная, как сильно заводит ее секс в необычных местах, предложил такой план: он приедет в больницу, и они смогут урвать несколько минут наедине. В первом ответе она сказала «нет» и заявила, что слишком занята. Потом «нет» превратилось в «это будет неправильно», а спустя время в «ладно, давай быстрее». Когда он написал, что уже в нужном месте, Зои появилась в дверях менее чем через минуту.
Открыв дверь, она изумилась тому, что он одет в белый комбинезон.
— Что это ты… — только и смогла произнести, прежде чем он зажал ей рот ладонью и вонзил шприц в шею. Поршень надавил не до конца, так, чтобы впрыснутого успокоительного хватило обездвижить, но при этом оставить в сознании.
Зои упоминала, что медсестры используют эту комнату, чтобы при случае вздремнуть между сменами. В те дни, когда ее не было на работе, он незамеченным бродил по больничным коридорам, пока не отыскал это помещение. Оказавшись внутри, приоткрыл окно на пару миллиметров, чтобы потом, когда потребуется, легко отворить его. Если Зои сошло с рук убийство под этой крышей, почему не может сойти и ему?
Убедившись, что она не может двигаться, он залил дверной замок клеем, раздел Зои до белья и привязал ее к кровати. Регулятор освещения прикрутил так, чтобы только видеть, что делает, и приступил к работе.
Он знал, что Зои не чувствует боли, но сознает, что с ней происходит. Он чувствовал, как она зло и беспомощно смотрит на него, когда он уверенным движением вставил первую иглу в предплечье. Позволил струйке крови стечь по коже Зои, прежде чем вонзить вторую иглу.
За исключением Думитру, всем остальным он смотрел в глаза, когда пытал и убивал: он впитывал их страх. Но он не смог заставить себя поступить так с Зои. Опасался, что если увидит, насколько она испугана, то уже не заставит себя продолжать. Когда последовали иглы номер три, четыре и пять, его эмоции сделались еще более спутанными. Удовлетворение, которое он получал от убийства других, в случае с Зои просто не возникло. Необходимость покарать ее боролась в его душе с чем-то похожим на угрызения совести.
Он сделал паузу, чтобы показать ей фотографию на своем телефоне и объяснить, почему он подвергает ее всему этому. Проблеск осознания промелькнул на ее лице; Зои вспомнила все. И она была не единственной в этой комнате, кто проливал слезы.
В последний раз проведя затянутой в перчатку рукой по ее волосам, он вдруг пришел к решению изменить свой план. Он не мог больше видеть, как она страдает. Поэтому нажал на поршень первого шприца, все еще торчавшего в ее шее — и прожал его до конца, пока емкость не опустела. В ее крови теперь было достаточно пропофола, чтобы вызвать остановку сердца. Считаные минуты спустя он закрыл глаза Зои — с другими так не делал. Потом, закончив работу, дважды проверил, что стереосистема подключена и готова заиграть в нужное время и на нужной громкости.
Поворачиваясь лицом к Зои, он подумал о том, что готов к тому, чтобы увидеть ее мертвой. Он ошибся. Убить Зои — это оказалось совсем иначе, чем убить других. Не было возбуждения или удовлетворения, которое он испытывал от других убийств, не было гордости, с которой он вычеркивал очередное имя из своего списка. Вместо этого он ощущал пустоту, как будто порвалась последняя ниточка, связывавшая его с людьми. Теперь он был совершенно один.
Он ушел из больницы тем же путем, которым пробрался сюда, невидимый в темноте.
Спустя несколько часов для него настало время вернуться и пронаблюдать последствия своей работы. Он вышел из машины и, удостоверившись, что никаких посторонних свидетелей вокруг нет, сделал несколько глубоких очистительных вдохов. Согнув колени так, чтобы оказаться на нужной высоте, поместил правое плечо между дверцей машины и корпусом. Посчитал от пяти до одного и другой рукой с силой захлопнул дверцу. Боль нахлынула секунду спустя, когда кость вышла из сустава и вдавилась в тело.