Вадима Владленовича мучительно напрягал память и не мог вспомнить, где видел эту женщину. В том, что он близко знал ее, или очень похожую на нее, не было сомнений.
Сонька-Танька уже восторженно кудахтала, наклоняясь над чужим столиком, как над кормушкой, но в этот раз не смела присесть на краешек свободного стула, не то чтобы плюхнуться в него. Женщина обернулась в сторону Вадима Владленовича. Их взгляды встретились. Между ними было шагов десять. Посередине колыхалось слоистое облако: за столом курили. И все же он отчетливо увидел темно-карие глаза, внимательные и строгие. Волосы были черны естественной чернотой, а редкая проседь, наведенная или естественная, придавала им голубоватый оттенок. Лицо женщины было смугловатым, как у южанки, но без признаков межрасового смешения. Вадиму Владленовичу казался знакомым и классический полуоборот ее головы.
Они смотрели друг на друга немного дольше приличного. В этом затянувшемся взгляде не было ни смущения, ни бабьего любопытства, но много спокойного и достойного аристократизма. Ему показалось, она узнала его. И это льстило самолюбию литератора. «Французская диаспора татарского происхождения в русских, то бишь, в сибирских степях или лесах» — подумал он, любуясь незнакомкой. Редакторская логика торопливо отыскивала первоисточник мысли у классиков и остановилась на Льве Толстом.
Между тем Сонька-Танька все-таки присела и что-то напористо залопотала. Ее пальцы бегали то по рукаву, то по талии, изображая какие-то оборки и размеры. Вадим Владленович догадался, что речь шла об одежде.
Принесли кофе. Чуть взволнованный впечатлением, он решил прочистить память рюмкой коньяку, и, отхлебнув из чашки, направился к стойке бара. Но едва сделал шаг, их взгляды с незнакомкой снова встретились. Обернулась и Таня-Соня, рдея от счастливого смущения. Запросто махнула рукой, подзывая к себе. Женщина смотрела все так же пристально, но в рамках приличного. Вадиму Владленовичу ничего не оставалось, как подойти к ее столику.
На вид ей было лет сорок, которые она не только не пыталась скрыть, но подчеркивала одеждой и макияжем. Скорей всего, дома в непринужденной обстановке она выглядела моложе. Причудливое воображение писателя смоделировало ее образ в пеньюаре. Это была даже не фантазия, но мимолетное видение сна. Вадиму Владленовичу почудилось тепло ее дыхания на щеке. От наваждения громко застучала кровь в голове, а на лбу выступила испарина. Чего-то испугавшись вдруг, он подумал: «Может быть, мы когда-то танцевали?»
— Наш гость из Москвы! — кивнула Танька-Сонька с таким видом, будто это он, известный публицист, добивался ее расположения. Через миг она сообразила, что перебрала тоном и жестом и виноватая, заискивающая улыбка расплылась по лицу, в ее глазах мелькнула собачья настороженность.
Вадим Владленович равнодушно отметил про себя ряд внешних превращений Тани-Сони, представился и назвал редакцию журнала, в котором работал.
— Журналист, публицист, критик, не преподаватель, но иногда читаю на гуманитарных факультетах… — Пока он говорил, они с незнакомкой, не отрываясь, смотрели друг на друга, то ли изучая, то ли вспоминая что-то свое, потаенное.
Ее взгляд прояснился лучистой улыбкой, будто она разом нашла ответ на мучившие вопросы. Женщина представилась Марией Александровной и предложила сесть.
— Теперь понятно, почему мне знакомо ваше лицо, — сказала, глядя с любопытством. — Я много лет читаю журнал. И ваши статьи — тоже.
— Приятно слышать, что нас еще читают! — небрежно обронил Вадим Владленович, усаживаясь напротив. — Порой кажется, что ни наш журнал, ни мои опусы уже никому не нужны. — Краем глаза он видел, как Сонька ерзает на стуле и сучит тучными коленками.
— Это Мария Арт! — не сдержавшись, она все-таки вскрикнула раненой птицей, едва в диалоге наметилась пауза. — Самый знаменитый модельер Иркутска, что у вас Слава Зайцев!
— Я встречалась с вашим бессменным главным редактором лет десять назад. Мы беседовали, — продолжала Мария Александровна, проигнорировав Сонькин вопль. — Едва ли он это помнит теперь, но на меня та встреча произвела впечатление. И некоторых сотрудников я знаю. Кстати, Филимонов все так же бородат и лохмат, как десять лет назад?