Снова началась эта ужасная морось. Под ногами валялось два окурка, я бросил третий и вдруг понял:
– Сколько же я тут стою?
Я порядком замерз и поднялся к себе. Морок вроде прошел, но у зеркала я вновь замер:
– Почему ты умерла? Софи, умница Софи, что случилось?
Сигареты привычно легли на стол. Пора бы перекусить. Я кинул в микроволновку что-то, что осталось от ужина, и снова уставился на письмо, лежащее в папке.
Джули… Почему она его не отправила? Я знал Джул, конечно, не так, как Софи, но знал.
Джули и Софи – сестры, были сестрами. Джули была старше нас года на 3-4, она уже давно вышла замуж и, кажется, родила ребенка. Девочки всегда были очень близки, и я подумал:
– Какого черта! Уж Джул точно знает, что случилось с ее любимой младшенькой!
Мой завтрак успел остыть во второй раз, когда я откопал в школьных записях их старый телефон, дом, где они жили вместе с родителями: где еще я мог найти номер Джули?
Проглотив свой бутерброд и холодную картошку, я набрал номер.
Трубку взяла мама, не помню ее имени:
– Здравствуйте, простите, вы не подскажете, где я мог бы найти Джули? Телефон, адрес – что-нибудь?
– Вы, верно, не знаете. Она погибла.
– Как? – я словно сорвался в пропасть, – Она тоже?
– Да, уже давно, еще в конце августа, в самом конце. Автомобильная авария.
– Простите, я не знал.
Я повесил трубку и подошел к бару. Даже не помню, что я выпил, но горло мне обожгло.
И выкинуть бы все это из головы, и зачем мне все это надо? Но тайна манила. Что же все-таки случилось?
Работа была сделана, день стоял пасмурный, и не было повода смыться из дома.
Я налил в бокал сухого вина, взял злополучную папку и спрятался ото всех в кабинете.
Кабинет – моя любимая комната: там стоит мое любимое кресло, большое, глубокое и мягкое. И я никак не мог устроиться там поудобнее, мне словно что-то мешало. И так хотелось бросить все на свете!
Я бросил папку на кофейный столик и вдобавок в сердцах ударил бокалом о его стеклянную поверхность. Не слишком мелодичный звон накрыл комнату и меня сверху, и тут я понял: это письмо Джули, уже мертвой Джули!
– Ну-ка, ну-ка, что ты там написала?
Я рухнул на диван, рывком открыл папку и выхватил письмо, едва не порвав.
Не знаю, почему, но у меня дрожали руки, а глаза бегали по строчкам, выхватывая лишь отдельные слова:
…Последний раз… скоро буду….
Так что же это, выходит, Самоубийство?
Выходит, что так, значит, Самоубийство…
А мне не верилось в это. Перед глазами стояло желтое фото, то самое, что вырвало образ Софи из моей памяти, то самое, где она улыбалась. И мне казалось, я видел, как она кружится и смеется в осеннем парке. Как она могла?!
Я сидел, уставившись в стену, не выпуская письма из рук, и не верил. Вот она смеется, здесь, напротив меня, а вот пишет злополучное послание в никуда и… и как она умерла?
Я отложил ненавистный кусок бумаги и глотнул вина. Мне было плохо – я не верил. Вино кислой прохладой скользнуло в горло. Я не верил. Я не мог понять. Я слишком мало знал. Слишком мало? Что еще хранит неприметная папка?
На белом листе (еще одно письмо?) лежало фото. Такое же желтое, должно быть, было сделано в тот же день. Только на нем были двое: Она – Софи – улыбалась, Он – знакомое лицо?.. – просто сиял, обнимая ее. Стоп, я же его знаю! Это ведь он принес мне тебя… как его? Ах да! Сергей, Сергей. Не знаю, зачем, но я перевернул фото.
«Самая любимая,
не смогу жить без тебя.
Сергей»
На обороте – Сергей. Насколько вы были близки? Да что я, все же ясно – «Самая любимая».
Я ломанулся в коридор, запнулся, зацепил косяк, чуть не упал и остановился лишь перед тумбой.
Я никогда раньше не испытывал такой ненависти к неодушевленным предметам. Я ненавидел ворох газет, бумажек и старых прочитанных журналов, скрывающих маленькую картонку с именем и несколькими телефонами. Мне хватило бы и одного из них. Через несколько минут весь коридор был завален бывшим содержимым газетной тумбы, но я все-таки нашел ее и уже, дрожа внутри всем телом, набирал цифры его личного номера.
Вспомнил он меня сразу, сказал, что ждал звонка, и предложил встретиться. Я не отказался, хотя не скажу, что горел желанием увидеть его. Что-то в нем было… не знаю, что. Может, просто он принес плохие новости – самые плохие за последние несколько лет. Восемь.
В кафе на набережной было пусто: еще бы, какой идиот в такую погоду выйдет из дома?! Сергей пил кофе, я заказал чай. Он усмехнулся:
– А я все никак не могу заставить себя пить что-нибудь другое, только кофе.