Кадфаэль добежал до навеса над крыльцом странноприимного дома и под его прикрытием собирался с духом, прежде чем пуститься шлепать по лужам в направлении крытой галереи монастыря, когда увидел троих всадников, въехавших со стороны предместья и остановившихся под аркой ворот у сторожки, чтобы стряхнуть капли дождя с плащей. Привратник, торопясь, вышел поприветствовать прибывших и двинулся вдоль стены под прикрытием навеса, а из конюшни выскочил конюх и побежал по лужам, накрыв голову мешком.
«Должно быть, это Леорик Аспли из Аспли и его сын, пожелавший надеть рясу и стать монахом», — подумал Кадфаэль. Он постоял какое-то время вглядываясь в приехавших, частично из любопытства, частично надеясь — увы, тщетно, — что ливень ослабнет и ему удастся пересечь двор и попасть в скрипторий, не промокнув насквозь.
Впереди ехал на крупном сером коне высокий, очень прямо державшийся пожилой человек в толстом плаще. Когда он откинул капюшон, стала видна копна густых седых волос и длинное суровое бородатое лицо. Даже на таком расстоянии оно казалось значительным, неулыбчивым, непреклонным; орлиный нос придавал ему высокомерное выражение, усугубляемое жесткими очертаниями гордого рта; однако, когда всадник сошел с коня, его обращение с привратником и конюхом было подчеркнуто вежливым. Трудный человек. Вероятно, такому отцу нелегко угодить. Одобрял ли он решение сына или согласился против воли, с досадой? Кадфаэль подумал, что Леорику, очевидно, больше пятидесяти, и по простоте душевной счел его стариком, забывая о собственном возрасте, о котором вообще никогда не думал, а ведь ему самому было за шестьдесят.
Гораздо сильнее его внимание привлек юноша, который, как того требовали приличия, почтительно следовал за отцом на расстоянии нескольких ярдов и быстро спрыгнул со своего черного пони, чтобы поддержать стремя отцу. Пожалуй, даже излишне предупредительно, но при этом в его манере держаться было что-то, напоминающее жесткую несгибаемость старшего. Когда они спешились, оказалось, что девятнадцатилетний Мэриет Аспли на голову ниже Леорика; это был хорошо сложенный, стройный, крепкий юноша, на первый взгляд ничем особенным не примечательный. Темные пряди волос прилипли к его мокрому лбу, и потоки дождя струились по гладким щекам, как потоки слез. Он стоял чуть в стороне, со смиренно склоненной головой и опущенными долу глазами, весь внимание, как слуга, ожидающий приказаний хозяина. Когда же они направились под навес сторожки, Мэриет следовал по пятам за отцом, как хорошо обученная собака. И все же в его поведении была какая-то замкнутость, что-то принадлежащее ему одному; он как будто выполнял весь этот ритуал, не участвуя в происходящем душой. Это было скрупулезное соблюдение внешних формальностей, которое не затрагивало даже частички его «я». Насколько Кадфаэль мог разглядеть на таком расстоянии, выражение лица Мэриета было столь же спокойным и суровым, как у Аспли-старшего.
«Да, — подумал Кадфаэль, — между этими двумя нет согласия, это несомненно». Единственное, чем он мог объяснить холодность и непреклонность отца, так это тем, что тот не одобряет решение сына, — мысль, сразу пришедшая Кадфаэлю в голову; возможно, отец пытался отговорить сына и очень сердит, что это ему не удалось. Упрямство с одной стороны, крушение надежд и разочарование — с другой разделили их. Не лучшее начало служения — противостоять воле отца. Однако ослепленные слишком ярким светом не видят, не хотят видеть боль, которую они причиняют. Путь, которым Кадфаэль пришел в монастырь, был иным, но ему пришлось пару раз наблюдать такие случаи, и он понимал всю тяготу подобной ситуации. Прибывшие отправились в сторожку ожидать брата Павла, а после — официального приема у аббата. Конюх, который приехал вслед за ними на косматом диком пони, отвел лошадей на конюшню, и большой двор снова опустел; дождь лил по-прежнему. Брат Кадфаэль подобрал повыше полы своей рясы и побежал к главному корпусу, там стряхнул воду с рукавов и капюшона, а потом пошел в скрипторий, устроился удобно и продолжил чтение. Через несколько минут он полностью погрузился в проблему, являлись ли «dittanders» Элфрика тем же самым, что его собственный «dittany» (ясенец белый). Кадфаэль не думал больше о Мэриете Аспли, который принял неколебимое решение стать монахом.
На следующий день юноша был представлен капитулу, чтобы формально заявить о своем желании и познакомиться с теми, кому предстояло стать его братьями. Во время послушничества молодые люди не принимали участия в дискуссиях капитула, имразрешалось лишь слушать, чтобы набираться ума, но аббат Радульфус настаивал, чтобы к ним с самого момента их вступления в монастырь относились учтиво, как принято среди братии.
Впервые надев рясу, Мэриет чувствовал себя в ней чуть-чуть стесненно, даже казался меньше ростом, как отметил внимательно наблюдавший за ним Кадфаэль. Теперь, когда рядом не было отца, вызывавшего в сыне враждебную холодность, юноша стоял опустив глаза и крепко сжав руки, испытывая, очевидно, благоговейный трепет перед происходящим. На вопросы отвечал тихим, ровным голосом, быстро и с должным смирением. Лицо, от природы бледное, под летним солнцем загорело до темно-золотого цвета, бежавшая под гладкой кожей кровь прилила к щекам с высокими скулами. Тонкий прямой нос с красиво вырезанными, нервно трепещущими ноздрями и этот гордый рот с полными губами, сурово сжатыми, когда юноша молчал, и казавшимися такими нежными, трогательными, когда он говорил. Глаза скрывались за смиренно опущенными веками, брови, чуть более темные, чем волосы, были четко изогнуты.
— Надеюсь, ты хорошо подумал, — проговорил аббат, — но теперь у тебя есть время подумать еще, не опасаясь осуждения ни с чьей стороны. Действительно ли ты хочешь вступить в монашескую жизнь, стать одним из нас? Это по-настоящему обдуманное и твердое желание? Ты можешь высказать все, что у тебя на душе.
Аббату ответил тихий голос, и в нем прозвучала скорее гордость, чем решимость.
— Таково мое желание, отец мой. — Казалось, юноша сам удивлен собственной горячностью. — Я прошу вас принять меня и обещаю быть послушным во всем.
— Такую клятву ты дашь позже, — сказал Радульфус с легкой улыбкой. — А пока брат Павел будет твоим наставником, и ты будешь подчиняться ему. Для тех, кто вступает в орден в зрелом возрасте, послушничество обычно длится год. У тебя есть время и дать обет, и выполнить его.
Когда аббат произнес эти слова, опущенная голова юноши резко вскинулась, веки поднялись и открыли большие ясные глаза, темно-карие, с зелеными точками. До сих пор Мэриет ни разу не взглянул прямо на свет, поэтому яркость его глаз удивила и встревожила аббата. А тон голоса, которым он задал вопрос, прозвучал выше и резче, чем раньше, почти испуганно:
— Отец мой, это обязательно? Нельзя ли сократить срок, если я это заслужу? Ожидание так трудно переносить.
Аббат посмотрел на него внимательно, сдвинул свои прямые брови и насупился, но это было скорее выражением удивления, чем неудовольствия.
— Срок может быть сокращен, если нам это покажется целесообразным. Если ты будешь готов раньше, это проявится само собой. Не напрягайся чрезмерно, стараясь достичь совершенства.
Легко было заметить, что юноша Мэриет очень чувствителен к скрытому смыслу и слов, и тона. Он снова прикрыл глаза веками, как будто опустил завесу, и посмотрел на свои сцепленные руки.
— Отец мой, направляйте меня. Я всем сердцем хочу принять постриг и жить в мире и покое.