Оглянувшись, Хайдар-ага отыскал взглядом небольшую группу людей и, чуть приподняв голову, потому что они стояли на холме, спокойно сказал:
— Свои мы, свои… Не бойтесь — подойдите поближе.
Видимо, кто-то узнал его голос. Мы услышали:
— О, так это ж Хайдар-ага!
И трое парней с винтовками в руках ринулись к нам.
Хайдар-ага каждому пожал руку, потом они так же за руку поздоровались с нами, и не успел завершиться ритуал знакомства, как еще несколько молодых парней скатились к нам с холма — все вооруженные и все явно взволнованные.
— Что это с вами? — встревожился Хайдар-ага. — Что-нибудь случилось?
— Да вроде того, — неопределенно отозвался здоровенный парень, первым приблизившийся к Хайдару-ага.
Вместе с парнями мы быстро поднялись на гребень горы.
Там, где тропа обрывалась, нас поджидало едва ли не все село — огромная молчаливая толпа, будто вросшая в землю, угрюмая и настороженная. Остановившись перед нею, Хайдар-ага перевел дух и приветливо кивнул головой:
— Эссалавмалейким![12]
По толпе прокатилось: «Хайдар-ага, Хайдар-ага, Хайдар-ага…» Оказывается, здесь его знали. Особенно радостно приветствовал его сельский старшина Яхья-хан:
— Добро пожаловать!
И, почувствовав, что мы не просто случайные спутники Хайдара-ага, велел толпе разойтись, а нас пригласил в свой дом.
Озираясь по сторонам, я пытался представить себе, куда же нас забросила судьба? Где мы оказались? Вокруг — ничего, кроме чернеющих на большом расстоянии друг от друга приземистых домиков, сквозь узенькие окошки которых пробивается тусклый свет. Все погружено во мрак…
Мы вошли в просторную комнату, пол которой был устлан двумя большими коврами. Воздух здесь был сыроватый и немного затхлый. На полу — несколько подушек, одеял и тюфяков. Видимо, это была комната специально для гостей.
Яхья-хан распорядился, чтобы принесли чай. Вскоре был подан и обед, сытный, вкусный. После долгих скитаний почти без еды, средь холодных каменных громад, это тепло, и горячий чай, и обед — все было похоже на сказку. К тому же наш хозяин оказался не только радушным, но и словоохотливым человеком, и его раскованность быстро передалась нам.
— Ну, как тут у вас? Спокойно? — включился в разговор Хайдар-ага, с удовольствием попивая чай и глядя на Яхья-хана поверх своей пиалы.
Яхья-хан не сразу откликнулся. Он сидел понурившись, будто какая-то тяжесть давила на его плечи. Потом вздохнул и заговорил:
— Какой уж тут покой?! Не видать нам его, наверно, до самой могилы. Одна беда так и цепляется за другую, не успеваешь головы поднять.
— А что? В чем все-таки дело? — поинтересовался Хайдар-ага, опасаясь, видимо, что Яхья-хан отделается общими словами.
— Ну, может, вы слышали, что в начале этого года у нас возник крупный конфликт с гильзаями из-за горных пастбищ.
— Да-да, что-то такое мне доводилось слышать, — вспомнил Хайдар-ага. — Но ведь это дело прошлое?
— Ну, а есть и новое — с масудами[13] никак не поладим!
— Чем же они вам насолили, масуды эти?
— Честь нашего народа запятнали — вот чем! — гневно сказал Яхья-хан, и скулы его нервно передернулись, а выражение лица стало еще более суровым. — Неделю примерно назад явились четверо масудов на конях и увезли девушку — дочь одного достойнейшего нашего старейшины.
— Как так — увезли? Силой, что ли?
— Нет! — сквозь стиснутые желтые зубы процедил хан. — По-хитрому, коварно все сделали. Сперва подослали для уговора доверенного человека, а затем с помощью муллы внушили ей, что она должна дать согласие. Словом, заговором вынудили ее на согласие. А ведь вы сами знаете — пахтунвалай[14] приравнивает похищение девушек к дране тиже[15], к тяжким грехам…
— За такие дела, кажется, двойной калым взымается, — вставил я.
— Да! Но не в калыме дело! Родители девушки не калыма требуют, а ее выдачи. Ведь обесчещенную дочь отец вправе убить! И он убьет ее, можете не сомневаться… — Яхья-хан сухо откашлялся; видно, от волнения у него перехватило горло. — Ну, а та родня, — продолжал он, — не желает отдать девушку. Калым — пожалуйста, а ее — ни в какую! Вот из-за этого-то дела и может в любую минуту вспыхнуть кровавая схватка. А как, ее избежать?
Никто не отозвался, даже Хайдар-ага не нашел, что ответить, потому что знал: в этих местах племена и роды испокон веков подчинялись древним обычаям, незыблемым традициям, а пахтунвалай стал непреложным законом. Нарушение традиции или обычая приравнивалось к преступлению против религии. А тут такая история: похищают девушку! Ясно, что не заговоры мулы, ни амулеты толкнули ее на этот шаг, а скорее всего настоящая молодая любовь. Конечно, молодые понимали, как жестоко могут поплатиться за свой поступок, но любовь бывает и подвигом. Почему же вместо того, чтобы преклоняться перед мужеством влюбленных, их хотят покарать за святое и чистое чувство?!
15
По обычному праву различаются два вида наказания: драна тижа (тяжелый камень) и спыка тижа (легкий камень).