Но нет, страдания и лишения не кончались, — наоборот, бремя невзгод давило все беспощаднее, нужда и унижения стали вечными спутниками этих людей, и жизнь их своей безрадостностью и мрачностью была сродни окружающим их холодным, голым скалам и темным ущельям.
Народ устал от такого существования, от вечного прозябания и вечных странствий. И все это усугублялось еще постоянными вспышками межплеменных и межродовых сражений, грабежами, резней…
Созвав джиргу[16], на которой мы сейчас присутствовали, Яхья-хан обращался за советом ко всем своим сородичам. И мне это понравилось. Этот обычай — советоваться со своими сородичами и соплеменниками — всегда казался мне одним из самых благородных обычаев нашего народа, но, к сожалению, он постепенно уходил в прошлое и с годами им все откровеннее пренебрегали. Вожди часто предпочитали силу, действовали по своей воле, не испрашивая мнения племени. А там, где насилие выдают за силу, неизбежно зарождаются злоба, гнев, мстительность.
Конечно, и джирга не всегда проходит гладко. Иной раз люди одного и того же племени не могут найти общее решение какого-то жизненно важного вопроса и, озлобившись друг на друга, расходятся ни с чем.
Вот и сегодня в воздухе пахло несогласиями и словесными сражениями.
Первым вскочил со своего моста полный человек с угрюмым лицом. Энергично размахивая руками, он раздраженно заговорил:
— Вот вы тут твердите, что сипахсалар призывает нас всех, все наши племена объединиться и выступить против англичан! Легко сказать — объединиться! Мы и сами хотели бы жить мирно, мы избегаем вражды. Масуды? Неужто нам сидеть сложа руки, когда они похищают девушку из нашего племени, растаптывают нашу честь?! Нет уж, этого мы не простим! Мы их проучим, чего бы нам это ни стоило! Мы сперва с ними рассчитаемся, а уж потом об англичанах станем думать, потому что от англичан мы пока худого не видели, а от этих масудов…
— Как это так — худого не видели? — гневно прервал здоровенный мужчина в белой чалме. — Да ты соседа своего спроси, Новруза-ага! Спроси, где его правая рука? Где он ее потерял? (Угрюмый молчал.) Да если опросить всех, кто сюда пришел, — ни одной семьи не найдется, которая не пострадала бы от англичан. И масуды тоже… Не англичане ли сеют между нами рознь, не они ли стараются раздробить нас, разобщить наши племена? Но если мы афганцы — а это так! — мы не можем противостоять Кабулу! Сипахсалар говорит, что нужно прекратить вражду, и он прав! Сперва мы должны объединиться, чтобы всем вместе отвести от народа беду, а уж потом, если придется, займемся своими внутренними распрями.
Я с уважением смотрел на говорящего. Вот ведь он — афганец, и тот тоже афганец, и Яхья-хан — афганец, а у каждого свое на уме и на сердце, и мечта у каждого своя. Теперь оставалось выслушать главное — слово Яхья-хана. Что же скажет он?
Опустив голову, неподвижно, как изваяние, Яхья-хан сидел на сухой траве, и можно было подумать, что он вообще ничего не слышит и ничто его не касается: ни слова первого оратора, ни страстная отповедь, какую дал ему мужчина в белой чалме. А я глядел на него выжидающе и в тайне надеялся, что вот сейчас он встанет и скажет этому, второму: «Молодец! Ты правильно все рассудил!» И тогда вся толпа поддержит Яхья-хана и пойдет туда, куда он ее поведет.
Но нет, напрасно я этого ждал. Он продолжал сидеть, не поднимая своих истонченных желтых век.
Однако у здоровяка в белой чалме нашелся другой защитник — человек лет шестидесяти, низкорослый и узкоплечий, однако же, судя по голосу и жестам, весьма энергичный. Размахивая руками, он заговорил, с язвительной улыбкой глядя на первого оратора:
— Пустые слова ты здесь говорил, сосед! Что это значит — сперва расправиться с масудами? Начать красть их девушек, что ли? Или, может, того хуже — грабить их? Но ведь назавтра же они либо подожгут нас, либо разорят наши жилища, в том числе и твое тоже. Нет, сосед, пустые слова ты говорил, — повторил пожилой мужчина. — Твоими советами беды не отвести…
— А ты? Что ты советуешь? — вскинулся круглолицый бородач. — Может, думаешь, английские пушки слабее масудовых мечей?
— Нет, этого я не думаю, — спокойно возразил коротыш. — Все мы знаем беспощадную мощь английского оружия, все испытали ее на себе — и Новруз-ага, и Ширмамед-ага, и другие… Но слишком уж ты боишься англичан, так боишься, что и о чести позабыть готов! Мне бы твой рост да твой вес — я бы, кажется, один на один пошел на англичан, право слово!