Однако, если Атаулла нрав, если Сарвар-хан действительно запродался англичанам, встречу с муллой, пожалуй, нельзя откладывать. Тем более что мы сейчас, по сути дела, целиком зависели от поведения Атауллы, и при желании он мог бы поставить нас в безвыходное положение.
— Зачем тянуть время? — стараясь не выдать волнения, сказал я. — Лучше поговорить с муллой сегодня, если, конечно, он еще не лег спать.
Атаулла тут же вышел.
Мы ждали долго. В дом никто не входил, хотя снаружи до нас доносились голоса, люди ходили по двору…
Я мучительно боролся со сном, вставал, садился, снова вставал… Асад, сидя на своем месте, стал раскачиваться, и голова его то и дело падала на грудь, а Хайдар-ага даже не сопротивлялся усталости — опустил голову на подушку и задремал. Но тут вернулся Атаулла и сообщил, что мулла ждет. И опять-таки только меня. Больше никого он видеть не пожелал.
Ни на размышления, ни на советы, ни на колебания времени уже не было. Я быстро встал и последовал за Атауллой.
Все село давно погрузилось в сон, и тишина стояла такая глухая и благостная, будто уснула вселенная — и люди, и природа, и даже звезды, сверкающие в темном небе.
Махмуд-мулла встретил меня у двери, ведущей в просторную, устланную коврами и паласами комнату. В этой комнате прежде всего бросались в глаза книги — множество книг, аккуратно расставленных на полках, вырубленных прямо в стене. От удивления я долго озирался по сторонам. Собственно, комната скорее походила на небольшую библиотеку, и это было очень неожиданно.
Сам Махмуд-мулла оказался человеком с заметной, яркой внешностью: высокий, подтянутый, с красивым, гладким лицом… Глаза его, очень живые и зоркие, глядели на меня с мягкой улыбкой, борода была ровно подстрижена, а тонкие усы он, по-видимому, подкрашивал, потому что по сравнению с седоватой бородой они были слишком темными.
Для начала Махмуд-мулла осведомился о моем здоровье, то есть не пренебрег ритуалом. Но тут же перешел на более деловой тон:
— Атаулла рассказал мне о том, как вы познакомились. Ему показалось, что вы отнеслись к нему без должного доверия, даже спать не ложились, предпочтя наблюдать за волками… — Он едва заметно улыбнулся в свои крашеные усы и продолжал: — Конечно, осмотрительность нужна, спору нет. Особенно сейчас, когда вся жизнь пошла кувырком, а наружу вылезли любители ловить рыбку в мутной воде. Такие ради своей выгоды на любые низости способны, для них все средства хороши, лишь бы добиться своего… — Мулла долго глядел мне в лицо и доброжелательно улыбался, а потом спросил впрямую: — Вы ведь и ко мне шли не без опаски, верно?
— Ну что вы, — промямлил я, но он прервал меня:
— Я — мулла, а вы, как мне известно, не жалуете ни мулл, ни ахунов?
Я вновь попытался возразить Махмуду-мулле, но он махнул рукой и не стал меня слушать.
— Не будем в этом разбираться, — сказал он. — Не вы первый, не вы и последний… — Он окинул взглядом забитые книгами полки. — Вот перед вами творения, каждое слово в которых подобно жемчужине. Фирдоуси… Омар Хайям… Навои… Кто из них воспевал мулл или ахунов? Никто! Наоборот, о них пишут с сарказмом, с неприязнью. Так, может, в этом есть и наша вина?
Я не стал отвечать на этот риторический вопрос, опасаясь попасть в ловушку, и мой проницательный собеседник не настаивал. Отпив глоток чая и вновь поглядев на меня дружеским взглядом, он заговорил о том, ради чего, собственно, мы и встретились.
— Сегодня, — начал он, — у Сарвара-хана собрался совет старейшин. Англичане намерены создать из вазиристанцев лашкар[21]. Предводитель англичан сказал им: выбирайте одно из двух, третьего у вас быть не может. И ведь действительно, оказавшись меж двух огней, в одном сгоришь непременно. Вот старейшины и решали: к кому примкнуть? куда повернуться лицом? И возник острый спор между теми, конечно, кто стоит н а д народом и от кого, в конце концов, и зависит судьба народа. Но вернемся к Сарвару-хану, — продолжал Махмуд-мулла, дав себе короткую передышку. — В сущности, до сегодняшнего дня он держался только на двуличии: вчера тянулся к Кабулу, завтра обнимался с англичанами и таким образом наживал себе имя и богатство. Конечно, он не мог бы одним глазом плакать, а другим смеяться, если бы в Арке, во дворце Дилькуша, сидел правитель, заинтересованный в судьбе страны и народа. Но покойный эмир Хабибулла — да будет земля ему пухом! — впустую прожил свою жизнь, он не оправдал надежд народа. — Мулла горестно вздохнул. — Я слышал, что Аманулла-хан не намерен следовать дорогой отца. Об этом говорит и его воззвание к англичанам…