Судебный вердикт был следующим: вину софийского человека Григория в производстве фальшивых монет считать недоказанной, дело продолжить дознанием еще на сорок дней, в течении коего срока два раза в день - утром и вечером сечь отрока плетьми (особый случай!), двадцать раз каждый, ежели и после того не сознается - так и считать невиновным.
Олег Иваныч перевел дух.
Решение было гуманным. Могли бы и дыбу придумать, на случай-то особый сославшись, и жжение грудины соломой, и подвешенье за ребро на крюк, а тут... каких-то сорок плетей в день - не так уж и страшно, тем более исполнитель наказания - наверняка Геронтий. А с ним-то что эти плети - так, тьфу, плевое дело.
Гришаня тоже разулыбался, подмигнул Олегу Иванычу, тот в ответ незаметно показал большой палец. Эх, хорошо, что не было на заседанье боярина Ставра! Шарился где-то боярин, ну и пес с ним.
Обсуждая произошедшее, бояре шумно поднимались с лавок.
Плюгавенький дьяк подбежал к посаднику, тряся бороденкой, зашептал что-то на ухо.
- Еще одно, господа бояре! - останавливая уходящих, поднял руку посадник. Олег Иваныч замер на полпути к Гришане. Ничего хорошего не ждал он почему-то от того плюгавого дьяка, словно предчувствовал что.
- Не так и важно, но... - посадник махнул рукой. - Вместо Геронтия, палача уставшего, Ставр-боярин третьего дня предложил своего человека использовать. Как, господа суд?
- Используем!
- Да без разницы.
- Ну, так и запишем.
Вот так-то. Рано, оказывается, радовались.
Гришаня побледнел, закусив нижнюю губу, обернулся - воины повели его, гремя цепью, - жалобно посмотрел на Олега Иваныча. Тот подмигнул, успокаивая. Весело подмигнул, хоть на душе-то и у самого кошки скребли... Пролетели, выходит, с Геронтием. Жаль... Чужой-то палач - тем более, Ставров, с десятка ударов отроку спину раскроит, инвалидом на всю жизнь сделает. А признайся Гриша - вмиг голову с плеч снимут, или - расплавленное олово в глотку, с фальшивомонетчиками разговор известный. Хоть, кажется, и не принято то в Новгороде. Одна надежда оставалась у Олега Иваныча - узнать, кто палач... может ведь и не доехать палач до поруба-то, лихих людишек на улицах полным-полно.
Пользуясь своим правом, самолично спустился в темницу.
Холодно... Впрочем, не так, как тогда, в ноябре, весна все-таки.
- Исполнил ль просьбу мою? - бросился к нему Гришаня.
- Исполнил, - кивнул Олег Иваныч. - Завтра с утра уедет на Москву Ульянка.
- Вот благодарствую, Олег Иваныч. Дай обниму тебя, - громыхнув цепью, отрок вдруг заплакал навзрыд. - Вощаника Петра жалко, тятьку Ульянкина...
- Не горюй, отроче, - Олег Иваныч потрепал парня по плечу, скривился самому б не заплакать. Отстранился - некогда было тут с отроком время терять, с новым-то палачом проблему решить надо, да с Олексахой увидеться как он там, нашел Сувора-то?
Что это именно Сувор подставил вощаника и Гришаню с фальшивками, Олег Иваныч и не сомневался. Бывали и покруче интриги. Вот разыскать бы Сувора этого... да поспрошать вдумчиво, с палачом Геронтием вместе. Глядишь, и сказал бы что. Искать надобно Сувора, искать! Чем там, интересно, Олексаса порадует?
Приехав к себе на Ильинскую, отослал сразу Пафнутия в поруб - пирогов да кваску Гришане отнести. Сам ногами горницу мерял, ждал, волновался. Палач новый с утра приступить обещался... время есть еще - вечер целый. Ах, быстро бежит время... уж и смеркается. Узнать бы, откуда фальшивки в Новгороде берутся, яснее картина б стала. Не похоже, чтоб кустарь-одиночка те монеты делал - уж больно качественно изготовлены. Если б не вес, ничем бы от настоящих не отличались. Значит, серийное производство - большими партиями должны поступать. А кому выгодно подорвать новгородскую экономику? Москве раз, псковичам - два, Ганзе - три, Литве - четыре... Ну, может, еще и ордену. Ищи, в общем, свищи. Стоп! Софья! Что там говорил про нее опальный ключник Пимен? Она должна знать про Олексу-ушкуйника - как теперь выяснилось, тайного коллегу Олега Иваныча. Именно Олекса, кажется, и напал на след фальшивок в Нагорном Обонежье. Но почему - именно оттуда? Следы замести? Может быть. Да и кузниц там много, хоть на том же посаде Тихвинском, и людишек рисковых хватает. Не надо и завозить чего - прямо там и печатать можно, на дальних погостах. Потом - тайными тропами вывезти...
Но при чем здесь Софья?
Так, может, у нее и спросить? Прям сейчас и ехать? Или... Или все-таки дождаться Олексахи?
Олексаха явился под вечер. Ничего не говоря уселся за лавку, устало вытянув ноги, отпил предложенного сбитня, сообщил с усмешкой:
- Нет нигде Сувора-то. Дружок его, Нифонтий, сказывал - третьего дня последний раз Сувора видывал. Доволен был тогда, Сувор-то, скоро, говорил, в богачестве заживу, к Явдохе в корчму сходим. С тех пор и ни слуху о Суворе, ни духу.
- Ну, правильно, - пожал плечами Олег Иваныч, - зачем он им теперь нужен, Сувор-то? Как говорится, мавр сделал свое дело.
Олексаха поставил на стол корец с недопитым сбитнем, задумался над последней фразой.
- В общем, растает Федоровский ручей - выловим в нем Сувора - так мыслю, - заключил Олег Иваныч. Олексаха утвердительно кивнул, соглашаясь.
- Завтра с утра попытай на всякий случай о Ставре, - прощаясь, дал цэу Олег Иваныч. - За усадьбой его последи, доверенных лиц поспрашивай. Ну, сам знаешь, учить не надо. Да, о палаче его охочем - особливо вызнай. А я пока в другое местечко смотаюсь.
С утра неожиданно повалил снег. Падал, кружась, целыми хлопьями, словно вернула свои права зима-холодица. Серое, покрытое тяжелыми тучами небо ощутимо давило на город, на его храмы, дома, башни и стены Детинца, на всех людей в нем.
Самолично оседлав каурого - слуга Пафнутий приболел малость, всю ночь зубом, сердечный, маялся, - Олег Иваныч тронулся в путь, отворачивая лицо от снега. Проезжая по Ярославову дворищу, повернул голову - какие-то немногочисленные мужики что-то лениво кричали супротив московского посольства... Припозднились чуть мужики-то, посольство уже съехало.
Перемешанный сотнями ног снег на Торгу превратился в грязную глинистую жижу. Олег Иваныч тронул поводья, объезжая кучку мелких торговцев, бывших коллег Олексахи, деловито судачивших о каком-то ночном пожаре. Взъехал на мост. Интересно, что такого может знать Софья об Олексе? И о фальшивых деньгах... И не о том ли пытал ее Ставр тогда, в заброшенной часовне на Лубянице? Так и не заговаривала боярыня про то больше, а Олег Иваныч специально не спрашивал, хоть и чесался язык. Свернул с Детиничьего мостика на Новинку. Резко запахло гарью. В виду Софьиной усадьбы, на углу Новинки и Прусской, собралась толпа. Олег Иваныч пришпорил коня. Боже! На месте зажиточной боярской усадьбы догорало пожарище! Черные, обуглившиеся стены терема вот-вот должны были рухнуть... Спрыгнув с коня, Олег Иваныч, закрывая лицо мокрым плащом, бросился в терем. Слезящимися от дыма глазами осмотрел горницу, спальню, людскую. Пусто! Лишь на пороге молельни лежал лицом вниз какой-то мужик в сером армяке. Олег Иваныч рывком перевернул его на спину... Никодим! Слуга Софьи... В груди старого слуги торчал кривой татарский нож, по всей комнате тут и там рассыпались кровавые пятна.