Рядом с отроком сидел важный дьяк или даже боярин в богатом плаще с накинутым на голову капюшоном и перебирал в руках приспособления для снятия кожи.
- Здрав буди, князь, - поклонился палач. - Сразу и начнем?
Не оборачиваясь, боярин кивнул, ничего не ответив.
Сбросив кафтан, новоявленный кат закатал рукава рубахи, взял в руки кнут, примерился, размахнулся...
Вскочивший боярин резко схватил его за руку.
- Ну, здравствуй, Митря Упадыш! - язвительно произнес он. - Говорят, ты в каты подался?
Узнав Олега Иваныча, Митря попытался было бежать - да не тут-то было! Подскочивший сзади молодой дьяк - Олексаха - ловко завернул ему руку.
Отрок Гришаня со смехом уселся на лавке, показав Митре язык.
- Что, попытал, шильник?
Олег Иваныч показал Митре владычную грамоту, пояснив, что деваться тому некуда. Тот заскрипел зубами от злости... а может, и от испуга. Вид у собравшихся вокруг людей был довольно-таки решительный.
- Нам с тобой церемониться не с руки, - доходчиво объяснил Олег Иваныч. - Либо выкладываешь все о Ставре - куда он увез боярыню Софью, да не связан ли с деньгами бесчестными, либо...
Он не договорил, но стоявший рядом Олексаха красноречиво помахал кинжалом.
- Вижу, ваша взяла, - вздохнул Митря. - Скажу, куды ж мне деваться. Руку-то отпустите, чай, не железная.
Хитер был Упадыш, хитер и коварен. Знал - в чем можно признаться, а что и так, не договорив, оставить.
Рукой махнул, рожу пожалостливей скривил, прогнусавил:
- О бесчестных деньгах ничего не ведаю, хоть сейчас пытайте. А о Софье... о Софье знаю. В псковскую землю повез ее Ставр, в монастырь дальний.
- Зачем в монастырь-то?
- Так не хочет она за него, - пожал плечами шильник и, стрельнув глазами, добавил, что дорогу туда только он, Митрий, знает. Показать может, в обмен на жизнь и свободу. На последнее особенно упирал, зная: частенько тех, кто сказал все, находили потом в Федоровском ручье... как найдут, может быть, по весне глупого подмастерья Сувора. Боялся, что и его туда ж кинут, по себе людей мерил, сволочь.
Напрасно просидела на сожженной усадьбе засада с посадничьим дьяком Февронием. Продрогли все, как стало светлеть - вернулись. Пусто было в приказе, так же пусто - и в порубе. Исчез и подозреваемый, и Олег Иваныч, человек служилый.
В отчаянье принялся Февроний о стенку головой биться - знал, за то, что случилось, кнут - это еще самое малое.
Стражник записку со стола поднял.
- Ди-а... ди-а-ку...
- А ну, дай-ка... - встрепенулся дьяк. "Дьяку Февронию.
Своим приказом и поручительством Феофила-владыки по вновь открывшимся обстоятельствам бесчестного дела бросился в погоню во псковскую землю, взяв с собою задержанного отрока для свидетельства и нового ката, буде отрок далее противиться свидетельствовать будет.
Писано в Новгороде, месяце марте, в ночь на двадцатое число, лета от сотворения мира шесть тысяч девять сотен семь десятков девятого. Житий человек Завойский О. И.".
- Не много ль берет на себя Феофил? - грамоту прочтя, усмехнулся в усы посадник. - Да и человек этот житий - уж больно прыток.
Поворчал немного посадник, да бросил. И поважнее дела были. Дьяка же молодого пристрожил слегка, в Бежицкий Верх послав для дознания - воровали там зело много.
Глава 2
Псковская земля. Март - апрель 1471 г.
Однажды ночью - спало все вокруг
В моих дверях раздался тихий стук
И гость вошел...
Хуан Руис, "Книга о хорошей любви"
Растаяли, разжижились, рассупонились по весне стежки-дорожки, растеклись коричневой грязью, так что увязнешь - не возрадуешься, будь ты хоть пеший, хоть конный. Ну а обозный ежели - век не проедешь, застрянешь в луже, горя не оберешься. Жди, покуда солнышко апрельское, а скорее, майское, дорогу не высушит. Потом и езди, по сухому-то, либо зимой. Плох месяц февраль - вьюжист, занесет метелями, сугробы взроет, бросит в лицо снежную взвесь - сиди-ка, путник, лучше на печи дома. Еще хуже февраля март, вот уж поистине - никуда не годный месяц, а для торгового дела - просто провальный. Дорог нету, реки ото льда не вскрылись - как ехать-то? Потому и сидели по домам все путние люди - сезона ждали. Одни шильники по лесам шлялись, мужики худые, злыдни. И те - все больше охотой пробавлялись, хоть зверь-то, он по весне быстр, увертлив, голоден.
И черт дернул треклятого боярина Ставра пуститься в путь в марте! С боярыней, похищенной, да со слугами верными. Догоняльщики даже и не ведали сколь их, человек-то Ставровых... Самих-то трое всего было: сам Олег Иваныч, Олексаха да Гришаня, куда ж его девать. Правда, был еще и четвертый - Митря Упадыш. Ехал на кобылке кривой с руками взад себя связанными, не доверял ему Олег Иваныч, ох, не доверял. Потому Гришане особо наказывал - глаз да глаз за шильником! Сам-то с Олексахой все больше по сторонам поглядывали, татей да шишей лесных пасясь. Хоть и не должны покуда шалить шиши-то, да бес их знает. Вот и паслись-опасались.
Дорога - лугами да лесом - где подсохла чуть, а где и в снегу еще. Грязи хватало - бывало, лошади чуть не по брюхо увязали. Олег-то Иваныч конька своего каурого не взял, пожалел - на софейских конях скакали, из владычной конюшни. Хоть и хороши кони - а все ж уставали, иногда и под уздцы брать приходилось, вот когда за Митрей смотреть в оба надобно было! Возьмет, шильник, да ускользнет куда в чащу - ищи его потом, козлобородого. А дорогу только он знал. Вот и указывал теперь, в обмен на собственную шкуру. Деваться-то ему - куда? Быстро словили шильника, ишь, палач-доброволец выискался, видали таких.
Во Псковскую землю лежал путь, ежели не врал козлобородый, да с чего ему врать-то, посмотришь - так и лучится простодушием да сердечностью, слова произносит уменьшительно - "лошадка", "солнышко", "камушек". Добрый - спасу нет. Если б не знали его поближе некоторые... особенно Гришаня.
Лет сто назад - чуть поболе - отделился Псков от Новгорода, старшего своего брата, сами по себе стали плесковичи, да чуяли - не совладать одним-то с ворогами окружными: с Литвой да с немцами. Новгород тоже у них теперь во врагах, а в друзьях - Иван Васильевич, князь московский.
Вечером и случилось все. К ночи ближе. Как ни хотел Олег Иваныч у чужого кострища вечерять - а пришлось. Одни топи да зыби кругом оказались, некуда путникам бедным приткнуться, окромя как на полянке той, небольшой да мелколесьем укрытой - не сразу и углядишь, с дороги-то. Как солнце за деревьями скрылось - еще немного проехали да принялись место искать для ночлега, покуда совсем не стемнело-то...