— Ты же говорил, что никогда друзьям не врешь?!
— Я говорил, что почти никогда не вру, — тут же парировал черт. — А насчет чего я ляпнул такую несусветную глупость?
— Насчет того, что это не ты покушался на имущество твоего тестя и не пытался украсть его дочку, луноликую и несравненную!
— И не ты оказал отчаянное сопротивление при задержании и не отправил двух евнухов к лекарю. Кстати, вы так мне и не рассказали, кто такие евнухи, — не осталась в стороне возмущенная Соловейка.
— Да я... — заметался средний богатырь, спешно подыскивая достойный ответ.
— На этот раз вранье не пройдет! — сурово предупредил Илюха.
Черт с надеждой посмотрел на былинную троицу, но та хранила стойкий нейтралитет, справедливо полагая, что это внутреннее дело «Дружины специального назначения». Наконец Изя решился и обреченно махнул рукой:
— Ну да, это я малость переборщил.
— Малость? — не поверил своим ушам Илюха. — Да ты мне обещал, что будешь сидеть дома ниже травы, тише воды, и к своей луноликой даже на выстрел не подойдешь!
— А кто в этом виноват? — справедливо рассудив, что лучшая защита — это нападение, напустился на Илюху Изя.
— Кто?
— Ты!
От такой наглости Солнцевский на время потерял дар речи, этим тут же воспользовался Изя.
— Конечно ты! Знал же, что маюсь в любовном томлении и страдаю от душевных мук и тем не менее оставил одного в пустом доме! А я личность творческая, увлекающаяся, мне было просто необходимо увидеть предмет своей страсти! Ну а дальше вообще все было словно в тумане. Предмет прибывает к своему дому в карете, евнухи отвлекаются, возница пошел открывать ворота, а я хлоп и занял его место.
Тут Изя остановился, чтобы налить себе стаканчик, и продолжил рассказ:
— Потом не так интересно. Лошади меня, как обычно, пугаются, несут на дороге неизвестно откуда появляется перекресток и в результате массовое дорожно-транспортное происшествие. Я убедился, что моя Газелюшка не пострадала, и ходу оттуда. Вот, собственно, и все.
— Все? — удивился Солнцевский. — А два евнуха, которых ты уложил в больницу? Кстати, как тебе это удалось, помнится, раньше ты с ними справиться не мог?
— Испугался до чертиков, вот и постарался, — скаламбурил Изя. — Они меня узнали и уже свои ножнички достали, чтобы лишить меня столь дорогого моему сердцу предмета.
— Похоже, я наконец догадалась, кто такие евнухи, — раздался задумчивый голосок Соловейки.
Эти слова как-то неожиданно сбили агрессивный настрой Солнцевского. В конце концов он тоже был мужчина, эмоции его друга были близки и ему.
— Ну а нам чего сразу не рассказал? — уже примирительным тоном спросил Солнцевский провинившегося коллегу.
— Не хотел расстраивать, — признался черт и понурил голову. — Тем более тогда уже накат на нас со стороны иноземцев начался. Так я рассудил, что одним больше, одним меньше — никто и не заметит, среди кучи липовых претензий одно настоящее.
У Солнцевского просто не было слов. Такую детскую непосредственность, помноженную на матерый цинизм, мог выдать только Изя. И ругать его за это как-то не хотелось. Выручила его Соловейка, она четко уловила его эмоции и обратилась к Изе торжественным тоном:
— Ладно, в честь общей победы будем считать, что ты амнистирован. Но ты должен дать слово, что никогда больше не будешь нам с Илюхой и Мотей врать.
— Даже ради вашего же спокойствия? — уточнил черт.
— Да!
— Даже ради всеобщего и моего блага?
— Да!
— Даже...
— Да! — отрезала Соловейка.
— Нет, такого слова я дать не могу, — уныло признался черт.
— Почему? — удивились все.
Изя бросил взгляд на случайных свидетелей их домашней разборки и уклончиво пояснил:
— Это противоречит моей сущности.
Разговор зашел в тупик. Если бы при нем не присутствовали три былинных богатыря, которые даже не представляли, что под мороком румяного мальчиша-плохиша скрывается черт, он внятно и аргументированно пояснил, что врать, изворачиваться и юлить положено ему по статусу. Он же черт, а не ангел.
— Давайте так, — предложил компромисс Изя, — в виде исключения, при общении с вами я просто не буду говорить всю правду.
— Годится, — после некоторого раздумья согласилась Соловейка, — все-таки это лучше, чем ничего.
На том и порешили. Изя же не виноват, что родился с копытами, рогами и таким именем. Против сути, заложенной природой, не попрешь, сколько бы ни старался.
— Вы уж извините нас, семейная сцена, — обратился Изя к былинной троице, временно исключенной из общего разговора. — Может, в картишки перекинемся? Я фору дам.
— Не... — протянул Илья Муромец, выражая общее мнение. — Нам бы фильму какую новую послушать.
Взгляды всех присутствующих тут же обратились на Илюху Солнцевского.
— Ну я не знаю... — замялся тот.
— А чего не знаешь-то? — удивился Изя. — Помнишь, что говаривал с броневичка Владимир Ильич? «Кино для нас — самое важное из искусств!» Коли открыл народу мир прекрасного, теперь уж как честный человек обязан жениться. Тьфу ты, ну то есть продолжать в том же духе.
В общем-то черту возразить было трудно: Илюха и правда избаловал друзей пересказами фильмов. Каждый раз, начиная новую историю, переиначенную на местные реалии, он давал себе зарок, что это в последний раз, и каждый раз не мог сдержать данного самому себе слова. Ну как откажешь Любаве или тем же самым былинным богатырям в такой малости, когда они смотрят на тебя словно на волшебника, каждый раз ожидая нового чуда? Вот Илюха и не отказывал...
— Была у четырех богатырей такая традиция: под Новый год они шли в баню...
На широкой скамье, на скамье подсудимых, Илюха Солнцевский оказался впервые. Конечно, ввиду специфики прошлой профессии у него случались легкие недоразумения с законом, но до суда дело как-то не доходило. И вот сейчас, несмотря на то, что процесс должен был сложиться для него и его коллег весьма удачно, на этом месте старший богатырь чувствовал себя неуютно. Соловейка также оказалась не в своей тарелке и нетерпеливо ерзала на своем месте.
Другие два члена команды, напротив, чувствовали себя вполне комфортно. Мотя поначалу собирался надавить на массу и хорошенько выспаться во время процесса, но в поле его зрения попал суетящийся Микишка, и сон словно ветром сдуло. Гореныш тут же залег в засаду в надежде, что дьячок оплошает и появится в зоне поражения его зубов.
Ну а Изя, с его богатым процессуальным опытом, на суде чувствовал себя словно рыба в воде. Еще перед началом заседания он успел перекинуться парой слов с Севастьяном, переговорить с представителями боярской думы и что-то шепнуть на ухо Микишке. Последний после этого осенил себя крестным знамением и выразительно обложил среднего богатыря трехэтажным матом. Как ни странно, такая реакция дьячка полностью удовлетворила черта, и он, вольготно расположившись на скамье рядом с друзьями, принялся насвистывать какую-то незамысловатую мелодию.
Наконец появился Берендей и занял стоящий на небольшом подиуме трон. Судя по выражению лица, он был совсем не в восторге от происходящего. И так всем ясно, что после того, как жалобщики были уличены в навете на команду Солнцевского, обвинительный приговор практически невозможен. Ну в крайнем случае, общественное порицание или нестрогий выговор с занесением.
Совсем другие планы на предстоящий процесс были у штатного секретаря Берендея Микишки. Тем более что с согласия князя он взял на себя роль обвинителя. Это был его звездный час, никогда еще не был он так близок к своей заветной мечте — раз и навсегда покончить с ненавистной командой. Он серьезно подготовился к процессу и не без основания полагал, что его шансы не так уж и малы.
Дьячок еле сдерживал эмоции, кипящие в его груди. Еще совсем немного — и железными аргументами, помноженными на личную заинтересованность и красноречие, он заставит Берендея заточить всю эту компанию в темницу на пару десятков лет. А если немного поможет удача, то вполне можно будет требовать высшей меры княжеского гнева. Небольшой ложкой дегтя в огромной бадье меда был тот моментик, что по неизвестным дьячку причинам трое из четырех истцов пока не прибыли на судебное заседание.