Пауза.
Епиходов. Актеры в некотором смысле просили...
Гаев. Тишины.
Любовь Андреевна. Да, конечно. И как я не поняла сразу.
Кретьен. Дьействие начьнается.
Шарлотта. Смотрим, смотрим, смотрим!
Занавес поднимается.
(По ходу действия Раневская чуть приподнимается в кресле-коляске, но тут же оседает в нем.
Петя незаметно подходит к Раневской и нагибается к ней. Тут же быстро идет к Шарлотте и что-то шепчет ей на ухо.
Шарлотта осторожно подходит к Кретьену и что-то говорит ему. Тот отмахивается, потом прислушивается. Оглянувшись, делает шаг к креслу-коляске и останавливается. Шарлотта показывает на Гаева, Кретьен скивает головой.
Петя подходит к Епиходову и тихо разговаривает с ним. Епиходов картинно вздымает вверх руки со связкой ключей, затем забивается в дальний угол)
(R II, D)
АКТ 5.
По лестнице в подвал сбегает Лопахин, с его одежды стекают струи воды.
Лопахин (всем присутствующим). Жив! Не верил в Бога, ни в черта, а кто-то из них двоих вынес! Вы меня слушаете? Всегда боялся умереть от старости или от какого ни на есть удара - а теперь с умилением думаю о такой возможности!
Гаев. Кого?
Лопахин. Любовь Андреевна, не поверите - вспомнил вас, вспомнил себя мальчонкой, и так захотелось жить - невмоготу! Ведут нас, как баранов, на баржу, а я кумекаю - куда это поплывем, если река простреливается красной шантрапой. Ясное дело - на корм рыбам. Я рыбу терпеть не могу, и раков вареных тоже.
Петя. Понятно. Где Пищик?
Лопахин. Как где? Расстреляли. Дочку его, Дашу, тоже. Один я, (бьет себя в грудь) один я уцелел!
Пауза.
Нет, я Борису Борисовичу предлагал втроем бежать - в разные стороны, чтобы хоть кто-то спасся, так он не поверил мне. Что вы, говорит, нездешнего рассудка человек. Это ж наша гвардия - последняя надежда отечества. Да и куда, говорит, мне бежать с моей одышкой. (снова оживившись) Как только они на баржу нас заводить стали, я - в воду. У солдат по-ради мороза руки закостенели, пока они затворы передергивали, я уже возле островка. Они, чай, не особенно в меня целились - им остальных кончать надо было, а потом то ли на фронт, то ли в бега направляться. Тоже посочувствовать бедолагам можно. (смеется)
Небось не ждали снова увидеть Ермолая Алексеевича. Ан вот он я: здрасьте-мордасте!
Петя. Поздравляю...
Лопахин. Любовь Андреевна...
Пауза.
Что вы все на меня глазеете?.. Любовь Андреевна, бежать надо. Я сюда пробирался закоулками - в городе тишина, как на погосте. (смеется.)
Мужичок!
Пусть я и мужик - а живой! Господа, вам тоже рекомендую долго не раздумывать.
Бежать надо, бежать!
Кретьен. Для чьего? Гдье нас ждьют?
Петя. Ермолай Алексееич, не кричи. И не маши руками - я тебе однажды говорил.
Товарищ Кретьен, будучи буржуа, вопрос поставил правильно: куда бежать?
От исторической справедливости?
Лопахин. Ну, господа! В жизни не видел менее деловых людей! Дверь распахнута - иди, спасайся, живи! А вы чего-то ждете. Через час здесь снова будут красные.
Или белые. А может, и вовсе черные! Извините, мои хорошие, но мне тут не с руки задерживаться. Прямиком к станции - а там дрезина...
Петя. Ты иди, Ермолай Алексеич!
Лопахин. Нет уж, голубчик! Я тебе последнего слова на своих похоронах не дам.
Любил я тебя, студент, но больно уж сильно ты поглупел, якшаясь с большевичками. Сам вместо университета по ссылкам и арестам шлялся, и мужика русского тому же научил. Думаешь, твои китайцы да евреи-музыканты тебя освободят? А не хочешь ли вот этого!
Вытаскивает из кармана и сует Трофимову листовку. Тот ее не берет, и Лопахин громогласно читает сам.
"Товарищи! Наш героический командир, товарищ Штыков (так они, кажется, тебя обзывают?) зверски замучен в белогвардейских застенках. Ответим на его смерть взятием города прямо сегодня - в годовщину 2-го Всероссийского съезда рабочих, крестьянских и батрацких депутатов. На каждого убитого у нас поднимутся семеро живых. Будь спокоен, товарищ Штыков - твое имя навсегда сохранится в наших пролетарских сердцах. Командир бронепоезда Давид Недобейко". (Трофимову)
Будь спокоен, Петя. Твое место уже заняли... семеро живых. Скоро ты будешь отомщен... товарищ!..
Петя. Давид всегда хотел быть первым...
Лопахин. Вот наваждение!... (остальным.) Ну, положим, до вас мне нет дела.
Если б не моя дурацкая причуда, вы бы меня здесь не увидели... Любовь Андреевна! Слышите? Любовь Андреевна! Уходить надо.
Кретьен. Она ужье отошоль.
Лопахин. Куда?.. Нашли время для шуток, господа. (подходит к креслу Раневской и топчется на месте, не решаясь до нее дотронуться.) Любовь Андреевна, если будете спорить, я вас силой отсюда уведу! (трогает ее за руку) Почему вы сразу не сказали?...
Кретьен. Я жье говориль, что Льюба отошель. Дальеко-дальоко - в Ельисейские полья. О, этьи полья! Монмартр, Мулен Руж...
Лопахин. Любовь Андреевна! Никого вы не спасли! Ни сына, ни дочь, ни приемную дочь. А теперь и себя не спасли!..
Пауза.
Дрянь! (глядя в потолок, пожимает плечами) Нет теперь у меня родины. А ведь казалось... (подносит к уху часы, встряхивает их. Из часов льется вода.
Бросает часы об пол и, махнув рукой, с топотом взбегает вверх по ступенькам)
Яша, осторожненько оглядываясь, подбирает часы, подносит их к уху. Лицо его расплывается в счастливой, самодовольной улыбке.
Кретьен. (ни к кому не обращаясь) Вьидит Бог, я быль привьязан к Льюбе.
Да, я захотель бросьить ее сьегодня, но не со злья.
Петя. Вы эгоист. А всех эгоистов мы расстреляем. Не должно быть никакого "я".
Личное благо - это зло. Нужно растворить себя в общей пользе без остатка.
Кретьен. Почьему жье вы так скорбьитье об Анье? Она не хотьела нигдье растворьяться, что вам за дьело до ньее?
Гаев. Это не смерть, это просто шутка, правда? Вы знаете, господа, мы с сестрой в детстве часто ссорились, и всегда она доводила меня до слез.
Закрывала глаза, откидывалась навзничь в креслах, замолкала, а я пугался и просил прощения, долго, долго... И сейчас она решила наказать меня и притворилась неживою. Я подожду, Люба, я подожду... (садится возле кресла, поймав Раневскую за руку)
Епиходов. Господа, хотя вас всем надлежит от меня, извините за выражение, шарахаться, как от проказы, но сейчас я хотел бы хоть на минуту послать к черту свой рок и просто побыть человеком. Как вы, позвольте озадачится соображением, касательно этой части думаете?
Шарлотта. Мне, камраден, почему-то кажется, что Любовь Андреевна никуда не ушла. И Анечка с Варечкой живы. И те, кого я расстреливала, с нами, со мной. И Париж все там же, и кий у Леонида Андреевича цел, и божественная революция осеняет нас своей классовой благодатью.
Через подвальную дверь из-за кулис падает на сцену косой луч солнца.
Солнце выглянуло!
Кретьен. И сньег наконец-то пошель! Взгляните!
Петя. Какая тишина!
Кретьен. Я вьерью, вьерью! Пьервый сньег... L'impression!
Яша. (вынимая часы, снова и снова слушая их) А может, они навсегда ушли?
И те, и эти. Ушли и не вернутся...
Епиходов. А мы никуда не выйдем. Главное - не выходить из подвала, и все будет, как надо.
Все. Да, да... Именно так... Все будет как надо!..
Петя. Кстати, мы здесь не одни.
Яша. Вы меня пугаете, Петр ... Что вы хотите сказать своими словами?
Шарлотта. Там, за занавеской, народ.
Кретьен. Это нье народ. И нье льюди. Иллюзьон. Повьерьте, мнье приходьилось имьеть дьело с актрисс. Спльошной мульяж, охмурьяжь...