– Извини, Глеб, не могу сказать.
– Ну, как знаешь. – Шталь привычным жестом взъерошил светлые кудрявые волосы. – Отметины есть на всех троих. Я покажу, а ты уже сам решай, какие тебе подходят.
Глеб подошел к первой каталке.
– Девица Веткина восемнадцати лет. Infarctus cordis[3].
– В таком возрасте?
– Ее кто-то напугал до смерти. А сердечко и так слабое было. Дело у Вишневского, он ею занимается. А вот удивительное совпадение. – Шталь отвернул простыню.
Под левой грудью девицы Веткиной виднелось родимое пятно. Розовое, в виде сердца.
– Какая трагическая ирония, – заметил Митя.
– Да, судьба не лишена черного юмора. Подойдет как отметина?
– Возможно.
– Ладно, давай к следующей. – Глеб переместился правее. – Разносчица Ильиченко, тридцать пять лет. Collum vulnus[4].
– Это та, из Мясного переулка?
– Она самая. Которую муж пырнул вилкой прямо в сонную артерию. И снова занятное совпадение…
Шталь откинул простыню, обнажив рыхлое белое бедро разносчицы. Россыпь родинок на коже отчетливо складывалась в изображение трезубца.
– И правда любопытно, – заметил Митя, но особого интереса опять не проявил. – Второй знак тоже можно трактовать как предупреждение. Но я не определюсь, пока не посмотрю на третий.
– Хозяин – барин. Ну, с последней дамой ты уже знаком. Старушка Зубатова. Laesio cerebri traumatica[5]. Без лишних предисловий. – Глеб молча вытянул из-под простыни худую морщинистую руку, развернул запястьем вверх. И, судя по изменившемуся лицу сыщика, остался доволен произведенным эффектом.
– Вот она! Охотничья стойка шотландского сеттера! – удовлетворенно воскликнул Шталь.
Самарин подался вперед и буквально вцепился глазами в старухину руку.
– Почему шотландского? – не отрывая взгляда от зубатовского запястья, машинально спросил он.
– Он тоже брюнет. Ну, теперь я вижу, что угодил.
– Этого не может быть. – Дмитрий наконец посмотрел на доктора.
– Я тоже был изумлен не меньше твоего. Проверили. Знак настоящий. Такое не подделывают. И уж тем более не благообразная старушка, которой, если верить метрикам, было сто два года.
– Черт возьми, – пробормотал Митя. – Это все усложняет.
На руке старухи Зубатовой чернел знак, который Дмитрий с детства видел сотни раз – в церковных книгах и летописях, на изображениях Диоса и его учеников. Знак, который есть практически на каждом надгробии в Империи, кроме разве что захоронений восточных иноверцев.
Учителя в школе объясняли Мите, что знак этот – как бы вывернутый наизнанку восьмигранник Диоса, «ибо небытие есть антипод жизненной гармонии, заключенной в октаэдрум». По другой версии, обозначал он песочные часы – символ неумолимого течения времени, того, что каждому живому существу отмерен свой срок. По третьей – символизировал восьмую и последнюю из стихий.
Для Дмитрия же, когда он начал изучать в Университете продвинутую математику, знак этот сразу превратился в аллегорию бесконечности – символ непрерывного потока, который не имеет финальной и начальной точек, а лишь, видоизменяясь где-то на другой стороне, возвращается к прежней форме.
Бог Диос, как известно, на исходе земного бытия одарил восьмерых своих учеников дарами – по числу магических стихий. Ти́фии досталась сила Воды, Метеору – Огня, Га́йе – Земли, Си́веру – Воздуха. Аше́ра получила дар Жизни, Алдо́на – Любви, Ти́рус – Мудрости. Последний же, О́рхус, обрел дар Смерти.
Все ныне живущие маги – потомки восьми учеников. Каждый одаренный при рождении отмечен знаком своей стихии в виде магического символа на запястье.
И вот теперь Митя увидел знакомое изображение там, где совершенно не ожидал его встретить.
«Она была, скажем так, довольно близка мне», – вспомнил он сказанные тьмой слова.
Куда уж ближе.
По всему выходило, что убитая Зубатова при жизни была магессой Смерти. И знак на запястье в виде перевернутых песочных часов явственно об этом извещал.
– Совещание. Через пять минут, – Самарин коротко скомандовал сотрудникам, проходя через общую комнату в свой кабинет.
Надо было собраться с мыслями и подумать, как повести расследование дальше. Тот факт, что Дарья Васильевна Зубатова оказалась магессой Смерти, открывал дело с новой стороны. По крайней мере, интерес тьмы (да назови ее уже настоящим именем!) к этому происшествию стал очевиден – у изначальных стихий особенные отношениями с носителями их силы.