— Побуквенное, сэр, — сказал мичман, вглядевшись. П, С… ах, да — Псалом. Псалом 147,10[80].
— Подтвердите, — отозвался Джек, небольшой знаток Библии.
С «Аметиста» выстрелили два раза из пушек, и фрегаты один за другим легли на другой галс, двигаясь словно модели на куске стекла: они выполнили поворот точно на одном и том же месте, друг за другом, словно были связаны. Превосходно выполненный манёвр, особенно при встречном волнении и таком ветре, результат не одного года выучки; команда — единое целое; офицеры, знающие свои корабли.
Он покачал головой, глядя вслед фрегатам, которые постепенно таяли в темноте. Пробили восемь склянок.
— Мистер Паркер, — сказал он. — Давайте спустим брам-стеньги на палубу, а затем повернём через фордевинд.
К тому времени, как стеньги будут спущены, рядом не останется друзей, которые будут глумиться над ним издали.
— Прошу прощения, сэр? — спросил Паркер, беспокойно дёрнув головой.
Джек повторил приказ и отступил к борту, предоставив первому лейтенанту распоряжаться ходом работы.
Глядя в кильватерный след «Поликреста», чтобы оценить снос, он заметил небольшую тёмную птицу, что трепетала крыльями над самой водой, свесив ноги; она исчезла за левой раковиной, и когда он стал пересекать палубу, чтобы удостовериться, что ему не показалось, то споткнулся обо что-то мягкое, высотой ему по колено и похожее на моллюска на скале. Это оказался малыш Парслоу в своей зюйдвестке.
— А, мистер Парслоу, — сказал он, поднимая его. — Вижу, теперь вы оснащены как надо. Так будет лучше. Бегите вниз к доктору и скажите ему, что если он желает посмотреть на буревестника, ему стоит подняться на палубу.
Это был не просто буревестник, а его более редкий родственник, желтоногий буревестник — такой редкий, что Стивен даже не смог его сперва распознать, пока он не мелькнул над волной настолько близко, что стали видны жёлтые лапки.
«Если редкость этой птицы прямо пропорциональна силе предвещаемого им шторма, то нас ждёт фантастический ураган, — размышлял он, внимательно разглядывая буревестника. — Говорить об этом я не буду.»
Пугающий треск спереди: фор-брам-стеньга оказалась на палубе быстрее, чем на самом вымуштрованном фрегате, слегка оглушив мистера Паркера и заставив Джека отпрыгнуть в сторону в манере, более присущей буревестнику, нежели моряку. В течение ночи ветер отходил, пока с силой не задул с севера; таким он и остался — то северо-восточный, то северный или северо-западный, не позволяя поставить ничего, кроме наглухо зарифленных марселей, и продолжалось это девять дней — дождь, снег, высокие рваные волны и постоянная борьба за жизнь — девять дней, в течение которых Джек редко покидал палубу, а юный Парслоу ни разу не переоделся; девять дней попыток удержаться носом к волне, дрейфа под штормовыми парусами и дрейфа под голым рангоутом, и ни луча солнца, ни малейшего представления о местоположении в пределах пятидесяти миль. А когда сильный юго-западный ветер позволил наконец оценить величину сноса, оказалось, что они находятся там, откуда начали.
В самом начале бури внезапным порывом «Поликрест» почти положило набок, и застигнутого врасплох первого лейтенанта швырнуло в главный люк; он повредил плечо и всю бурю провёл внизу, в своей койке, на которую то и дело лилась вода, страдая от сильной боли. Джеку теоретически было его жаль (хотя и казалось справедливым, что тот, кто любит причинять страдания, должен и сам получить свою долю), но он был очень даже рад отсутствию Паркера на палубе — тот был бы совершенно неспособен справиться с подобной ситуацией. Он был добросовестен, выполнял свои обязанности так, как понимал их — но он был не моряк.