Станислав буравил тяжелым взглядом магистра, не удостаивая меня вниманием. Я обессиленно стащила со стола сумку, рука повисла вдоль тела плетью. За окном в третий раз сверкнуло и практически мгновенно раздался гром. Эпицентр грозы был прямо над нами.
— Вита! — почти выплюнул мое имя разъяренный ректор, — потрудитесь уже мне объяснить, что происходит!
— Стас, девушка вовсе не причем, я просто спросил ее, — жутким хрипящим голосом проговорил Змеевиц, он исподлобья продолжил внимательно следить за мной.
— О чем?!
— Не важно! — мужчины перешли на крик и мне стало тесно, страшно и неуютно в огромном пустом кабинете. Они продолжали перекидываться какими-то ничего не значащими фразами, которые не объясняли ситуацию, а только путали.
Так отец когда-то очень давно ругался с матерью, они беспрестанно кричали друг на друга, а как только голоса их срывались (чаще всего начинала первой хрипеть мать), они принимались бросаться вещами. Маленькая и совершенно ненужная я жалась в угол, очень страшась тех моментов, когда возле меня со звоном разбивались тарелки и вазы...
Они могли ругаться где и когда угодно, будто для них это была забава. Рядом со мной, со слугами, с гостями отца и подругами матери, с важными инвесторами и постоянными покупателями. Утром, во время обеда, на вечерней прогулке вдоль берега или во время совместного похода по магазинам.
Они ругались целый год беспрестанно, почти каждый день. В то время мне было лет шесть, а потом все резко прекратилось, потому что мать-таки сошла с ума. Ее, брыкающуюся и пускающую кровавую пену изо рта, выволокли под локти из особняка.
Я смотрела из окна и ничего не могла сделать, не ощущала больше эмоций, просто запоминала все детали: где конкретно оторвалось кружево на платье, когда мать начала лягаться; сколько заколок выпало из ее сбившейся набок прически (ее темные волосы слегка пушились во все стороны) тогда она напомнила мне страшную колдунью из сказок; сколько раз она успешно ударила нашего дворецкого по лицу, пока ей не связали руки ее же шейным платком.
Я прекрасно помнила тот день, но никогда не могла вспомнить причины ссор, доведших мать до такого состояния. И сейчас какой-то спор был у магов рядом… бессмысленный, тяжелый и непонятный.
— Прекратите!!! — сама закричала я. Теперь у меня тоже был голос, было право, если не равного, то хотя бы не последнего, не крайнего, не пустого места, не причины, а безвинно пострадавшей. Я не хотела больше жаться в угол, с дрожью во всем теле ожидая, пока в меня не полетят какие-то вещи. — Пожалуйста…
Но на этом силы меня покинули, рука разжалась и едва закрытая сумка повалилась на пол, из нее покатились писчие палочки, высунулись уголки тетрадей и учебников.
Я посмотрела на них и разревелась, медленно оседая на корточки. Тихо, без истерики, просто по щекам потекли теплые слезы усталости и ужаса, который преследовал меня… Нет! Не последний сутки, а точно больше недели, еще с того дня как отец познакомил меня с Джеймсом. Наверное, Джеймсом. Бесфамильным Джеймсом, который привел меня сюда как безвольное животное, бросил и, кстати, так и до сих пор не явился! Хотя обещал! Обещал же?..
Я схватилась за голову и села на корточки перед рассыпавшимися вещами.
Безвольное животное? Но я же сама сюда стремилась, как только узнала, что могу поступить. Но мне же опять не дали выбора! Поставили перед фактом, приказали молчать, повязали кровавой тайной, а теперь это место пытается меня выжить как лишнюю, незапланированную.
Еще более горькие слезы полились из глаз, стало трудно сдерживаться и я заскулила, как побитая собака. Такие завывания часто слышались с заднего двора, из псарни…
Двое мужчин, только что готовых начать драку, сильно растерялись, переглянулись и сделали дружный шаг ко мне. Я, отклонившись, упала на пол, стала отползать, отчаянно отталкиваясь ногами. С левой даже слетел ботинок. Мужчины остановились и тут же снова обменялись взглядами. Глаза у обоих были огромные, и Станислав прямо по-мальчишечьи ткнул магистра локтем в бок.
— Это ты виноват, — обиженно прошипел ректор.
— Прекрати вести себя как ребенок, — шикнул на него магистр Змеевиц.