Скудный свет, проникающий в комнату из-за повешенных на окнах толстых полотен войлока, которые было невозможно подвязать, казался зеленоватым от густой плесени на стеклах. Внутри дома было трудно сказать, который теперь час и какое на дворе время года. Ирен захотелось вернуться в сегодняшнее утро и отменить глупое решение пойти к Таннерам. Даже Пудинг притихла и оглядывала комнату со слегка растерянной улыбкой. Ее руки находились в постоянном движении и суетливо оглаживали одежду. Ирен глубоко вздохнула, шагнула вперед и закрыла собой спутницу. Она ненавидела свой страх перед людьми и то, какой он ее делал. Страх пронизывал все фибры ее души, но Ирен все же удалось его подавить.
– Я Ирен Дал… Хадли, – произнесла она, споткнувшись на девичьей фамилии Далби. – Приятно познакомиться. Как поживаете? – быстро продолжила она, но старуха, сидевшая в обеденном кресле, заметила промах.
– Достаточно хорошо, – ответила мамаша Таннер голосом гораздо более мелодичным, чем ожидала Ирен, и уж во всяком случае никак не ужасным.
– Я пришла показать вам одну вещь, которую нашли в дымоходе на ферме. Ваш паренек, Иосиф, считает, что ее не следует оставлять без внимания.
– Да, он говорил, что вы придете. Вчерашняя невеста, не так ли? Еще не смирившаяся с новым положением? Во всяком случае, в своем сердце, – сказала мамаша Таннер, бросая на Ирен орлиный взор, который, однако, не был недобрым. Ирен встретила его с недоумением, а затем почувствовала, как позади нее Пудинг переминается с ноги на ногу. Любопытный взгляд девушки так и буравил спину Ирен, едва только не прожигая жакет. Старуха зыркнула в ее сторону и улыбнулась. – Не то что докторская дочка.
– Кто, я? – спросила Пудинг, пожалуй, чересчур оживленно.
Улыбка мамаши Таннер стала еще шире.
– Может быть, вы хотели бы посмотреть, что мы нашли? – спросила Ирен и сама удивилась тому, насколько холодно прозвучал ее голос.
– Да, ваше вашество, – со смешком произнесла мамаша Таннер.
Одна из девочек-подростков с окровавленными руками бросила на Ирен хмурый взгляд, но старуха выпрямилась в кресле, и ее руки ухватились за подлокотники, выдавая живой интерес. Наряд мамаши Таннер представлял собой несколько одеяний, залатанных и заштопанных, по всей видимости доставшихся ей от предыдущих поколений, – несколько слоев грубых хлопковых тканей, кружев и полотна, прикрытых зеленой шерстяной шалью. Как мамаша Таннер до сих пор не умерла от жары, Ирен трудно было вообразить. Струйка пота текла по ее собственному позвоночнику, и ей страстно хотелось скинуть жакет. Но она подошла ближе к пышущей жаром плите и достала куклу, осторожно ее развернув.
Когда старуха взяла куклу в свои руки и повертела, с той упало еще несколько кусочков грязи и ниток. Она стряхнула их с коленей и, всматриваясь в находку, прищурила глаза так сильно, что в движение пришло все лицо, сморщившееся, как бумага в огне. Некоторое время единственными звуками в комнате были шуршание обдираемых шкурок и хриплое дыхание старика. Внимание всех сосредоточилось на старухе и кукле в синем платье. Потом огонь в плите начал потрескивать, варево в кастрюле забурлило, и один из мальчиков зашмыгал носом. Пудинг, словно находясь под гипнозом, шагнула вперед и встала рядом с Ирен, чтобы лучше видеть. Никто ничего не говорил, и казалось, что пауза продлится вечно. Старуха пососала нижнюю губу. Вонь в комнате затрудняла дыхание. Ирен попробовала глотать воздух мелкими порциями, но вскоре у нее закружилась голова.