– Какие у тебя планы, дорогая? – спросил Алистер у Ирен.
Он положил руку на лежавшую на столе ладонь жены, и кофейная чашка ударилась о блюдце, когда одеревеневшие пальцы Ирен ее отпустили.
– Я… еще не думала о них.
Тут Ирен услышала, как в комнату, где они завтракают, идет Флоренс – из коридора донеслись легкие, словно извиняющиеся, шаги и осторожный скрип половиц. У девушки были маленькие глазки-бусины и остренький носик, как у мышки, которые вполне соответствовали ее характеру. Сердце Ирен вышло из-под контроля и тревожно забилось.
Флоренс тихо постучала, вошла с письмами на подносе, положила их на стол рядом с локтем Алистера и неуклюже присела, перед тем как выйти. Алистер разложил конверты – их оказалось четыре. Ирен затаила дыхание. Затем он взял их со стола, разгладил и, вставая на ноги, сунул в карман пиджака.
– Ну, в любом случае наслаждайтесь прекрасным днем. Я вернусь к обеду. Если погода будет такой же хорошей, как вчера, мы накроем стол на террасе.
Он осторожно отодвинул кресло и снова улыбнулся Ирен. Запас улыбок у Алистера, похоже, был неисчерпаем, и оптимизма тоже, в то время как Ирен чувствовала, что ей катастрофически не хватает ни того ни другого. Все лицо мужа было как бы настроено на улыбку – и мягкость взгляда, и поднимающиеся кверху уголки губ. Без улыбки его лицо казалось словно голым.
– Ты можешь навестить миссис Картрайт и поинтересоваться, как она поживает.
– Миссис Картрайт?
– Да, жену здешнего доктора. Ты ее знаешь. Это мать Пудинг и Дональда.
– Да, конечно.
Ирен знала, что ей следовало хорошо запомнить имена местных жителей и научиться сопоставлять их с лицами – колесный мастер, кузнец, жена викария, хозяйка лавки, ее сын, который приносит почту. Она понимала: в такой маленькой деревне, как Слотерфорд, непростительно не помнить, кто есть кто. В последнее время она, похоже, наделала много досадных ошибок, но именно теперь ей было совершенно невмоготу нанести визит жене врача – абсолютно незнакомой женщине и к тому же неизлечимо больной. Она смутно помнила, что ей об этом говорили. Ирен не имела ни малейшего понятия, что она должна сказать этой женщине. Но тут Алистер вышел, и Ирен снова осталась наедине с Нэнси. Впереди был долгий день, и его пустоту следовало как-то заполнить. Она посмотрела на тетку мужа, зная, что Нэнси будет в открытую наблюдать за ней, состроив осуждающую мину, – теперь, когда нет Алистера, присутствие которого ее сдерживало. Ну конечно же, так и есть. Опять этот понимающий взгляд, приподнятые брови, насмешливая полуулыбка. Нэнси казалась Ирен особенно суровой частью ее епитимьи.
Будучи на седьмом десятке, та была худощава и хорошо сохранилась. Морщины на ее лице были тонкими, едва заметными, изысканными. Когда Алистер говорил Ирен, что его тетя живет вместе с ним на Усадебной ферме, она представляла себе отдельный коттедж – ну, по крайней мере, отдельное крыло дома – и приятную старую даму, заполняющую свое время составлением букетов для церкви и организацией благотворительных обедов. Но уж ни в коем случае не это острое шило, которое так и норовило ее уколоть, куда бы она ни направилась. Когда Ирен обратила на это внимание Алистера, на его лице отобразилась душевная боль.
– Моя мать умерла в день моего рождения, Ирен. Нэнси фактически мне ее заменила и растила меня как собственного сына. Я не знаю, как вышел бы из такого трудного положения мой отец, если бы тетушки не было здесь с нами. Один бы он не справился.
Ирен снова взяла свою чашку, хотя и не собиралась допивать кофе. Напиток был уже совершенно холодный, и сверху его покрывала какая-то пленка. В конце концов Нэнси сложила газету и встала.
– Правда, Ирен, дорогая, вы должны что-нибудь съесть, – сказала она. – Может, в Лондоне сейчас и принято спокойно смотреть в лицо смерти, но здесь вы будете выделяться. Не дай бог кто-нибудь подумает, что вы несчастны, хотя это, конечно, немыслимо для новобрачной. – Нэнси еще мгновение рассматривала Ирен, как бабочку, насаженную на иголку, но Ирен знала: ее мучительница не ждет от нее ответа. Немыслимо, непростительно. Эти слова были новы для Ирен применительно к ней самой. Увы, отныне их могли произнести за ее спиной. – Вы теперь Хадли, юная леди. А Хадли всегда служили здесь образцом, – добавила Нэнси, поворачиваясь, чтобы уйти.
Лишь когда та закрыла за собой дверь, Ирен позволила подбородку опуститься, и ее руки безжизненно упали на колени. Тишина в комнате показалась ей звенящей.