– Ох, Гарри, ты так красиво накрываешь стол. Что у тебя сегодня на ленч?
– Извини, я не знал, кто пришел, и на всякий случай накрыл тут кое-какие материалы.
Она посмотрела на меня.
– Какие материалы, Гарри?
– Да так, старые. Лучше расскажи, что новенького в твоем ОГУ? Полегче стало?
За год до моего ухода Кизмин перевели в отдел по раскрытию грабежей с убийствами. Отношения у нее там не складывались, и она не скрывала это от меня, поскольку я давно как бы взял над ней шефство. Но все прекратилось, когда я вместо перевода в ОГУ выбрал отставку. Это обидело ее. Кизмин рассчитывала, что мы еще поработаем вместе. Организация вечеринки была хорошим дружеским жестом с ее стороны, но им же она говорила «прощай» нашему товариществу.
– В ОГУ? В ОГУ ничего не получилось.
– О чем ты? Не понимаю.
Я удивился. Мне не приходилось работать с более расторопным и находчивым напарником. Она была рождена для сыска. Побольше бы таких в нашем управлении. Я был уверен, что Кизмин ожидает блестящее будущее.
– В начале лета я ушла из ОГУ. Я теперь у начальника управления служу.
– Ты шутишь… О Господи!..
Я был поражен. Очевидно, она выбрала иной способ сделать карьеру. Если Кизмин работает на шефа, не важно, в качестве адъютанта или особого порученца, то быть ей в руководстве. Ничего плохого в этом нет. Я знал, что Райдер честолюбива, как любой из нас. Но расследование убийств – это призвание, а не карьера. Я всегда считал, что она это понимает.
– Киз, я не знаю, что сказать. Хорошо, если бы ты…
– …если бы я посоветовалась с тобой? Что бы ты мне порекомендовал? Тянуть лямку в ОГУ? А сам отказался?
– Со мной другое дело, Киз. Я нажил себе недругов. За мной много всякого накопилось. А у тебя все иначе было. Ты была наша звезда, Киз.
– Звезды сгорают. Кстати, у нас на третьем этаже было много мелкого политиканства. Странно, но факт: на шестом этаже меньше зависти и подсиживания, хотя, казалось бы, должно быть наоборот. Вот я и сменила курс. А шеф – хороший человек. Старается по-настоящему работать, без дураков. С ним интересно.
Киз говорила, а я думал: кого она убеждает – меня или себя? Меня охватили чувства вины и потери. Если бы я остался работать в ОГУ, она тоже осталась бы. Я пошел в гостиную и опустился на диван. Киз последовала за мной, но садиться не стала.
Сквозь раздвижную дверь я видел раскинувшуюся за Долиной цепочку гор. Повисший над ней дымный туман был не гуще, чем обычно, но мне почему-то сделалось грустно. В плейере звучала «Тень твоей улыбки» в исполнении Ли Коница под аккомпанемент кларнета Арта Пеппера. Я любил эту песню. Диски с последними записями Пеппера подарил мне приятель Квентин Маккинзи, старый джазмен, который играл с моим кумиром двадцать – тридцать лет назад «У Шелли Манн», в «Донте» и других давно исчезнувших голливудских джазовых клубах. Маккинзи настоятельно советовал почаще их слушать. После нескольких лет заключения, которые Пеппер отбывал из-за своих пагубных привычек, он словно наверстывал упущенное. Не щадил себя, выкладывался весь, пока не сдало сердце.
Песня кончилась. Киз повернулась ко мне:
– Это кто?
– Арт Пеппер и Ли Кониц.
– Белые?
Я кивнул.
– Молодцы, отлично. Так что у тебя под скатертью, Гарри?
Я пожал плечами:
– Ты впервые за восемь месяцев ко мне зашла. Вроде должна знать.
– Да.
– Интересно, угадаю или нет? Александр Тейлор водится с твоим шефом или с мэром. Он и попросил просветить меня. Верно?
Киз усмехнулась. Я угадал.
– А шеф знает, что мы с тобой… когда-то дружили и… – Произнося «когда-то», она запнулась. – И он послал меня сказать, что ты взял ложный след.
Киз присела на стул перед диваном и взглянула в окно. Ее не интересовало, что на веранде. Просто ей не хотелось смотреть мне в глаза.
– Так вот на что ты променяла ловлю убийц. Стала девочкой на побегушках.
Киз метнула на меня взгляд, полный обиды. Но я не жалел, что сказал ей это. Она разозлила меня, я разозлил ее.
– Тебе легко, Гарри. Ты войну прошел.
– Война не закончилась, Киз.
Я невольно улыбнулся удивительному совпадению. Едва Киз заговорила о том, что думает ее шеф, как Кониц под аккомпанемент Пеппера, который через полгода после этой записи умрет, затянул новую песню – «Какая-то чертовщина». Раньше у нас так называли любое дело, которое осложнялось бюрократическими или ведомственными соображениями и к которому начальство на шестом этаже проявляло повышенный интерес. Когда тебя отряжали на «какую-то чертовщину», следовало держать ухо востро. Ты попадал в мутную воду и должен был сам беречь свою задницу, ведь никто другой вместо тебя делать этого не собирался.