Людовик (спокойно). И хорошо сделает. Не так уж она красива. Я жду после вас послов моих добрых братьев — русского, прусского и австрийского монархов. Они хотят получить по счету. Разговор будет нелегким, помяните мое слово! Я буду препираться из-за каждого су, встану на четвереньки и не сдвинусь с наших запасов зерна, вцеплюсь ногтями в камни каждой крепости. Они хотят растащить Францию по кусочкам, округлить свои и без того тучные государства. Аппетит приходит во время еды.
Блакас. Но законно было бы за наши огромные услуги…
Людовик (внезапно в гневе). Что вы мне тут поете? Законно… Законно любыми средствами отдать как можно меньше. Для того я их и принимаю. Мне смешны все эти якобинцы с их «эмигрантскими обозами». Уж если они заклеймят… Я мотался, уцепившись, как последний воришка, за рессоры этих обозов, потому что это был единственный вид транспорта, и соскочил на ходу, едва мы пересекли границу. Терпение, мой милый Блакас! Я дворянин, но я не собираюсь поступать как Людовик XV в Амьене. Я буду изворачиваться, как настоящий барышник. (Потирает руки.) Парочка махинаций благому делу не повредит! Королю нечасто такое выпадает.
Блакас (с возмущением). Король будет торговаться со своими союзниками?!
Людовик (нарочито вульгарно). И еще как! Вы знаете, что задумали мои братцы? Взорвать Иенский мост!
Блакас (решительно ничего не понимает). Да. До меня дошла эта счастливая весть.
Людовик. Счастливая? Вы находите, что господа военные со своими гениальными планами еще мало мостов взорвали после Вальми?! Нам предстоит отремонтировать пятьсот двенадцать!
Блакас (возмущенно). Но, сир, мост Иена — напоминание о грандиозном поражении!
Людовик (смеясь.) Пруссии! Не путайте, мой милый. Вернитесь, наконец, из Лондона! Мы в Париже…
Блакас. Но войска узурпатора…
Людовик (делает движение). Французские войска! И потом мост есть мост. Это якобинцы взяли моду обращать в символ каждый камень. Сейчас я вас повеселю. Угадайте, что я просил передать моим милым братцам? Что в среду я сам, на собственных распухших ногах стану посреди моста Йена. У них глаза на лоб полезли. Все это мещане, мелкие дворянчики, выскочки! За плечами сто пятьдесят, ну, двести лет династии… Боятся скандала — провинция… А я не боюсь. У меня в этом смысле хорошая наследственность. Пусть не беспокоятся, я буду на мосту в среду, на рассвете. И такой им шум устрою — посмотрим, запалят ли они свои петарды!
Блакас (обмяк). Подданный обязан подчиниться королевской воле, но да будет позволено мне, как другу, сказать — больно слышать, сир, как король Франции рассуждает словно «патриот».
Людовик. Не смешите меня. Что такое «патриот»? Мост Йена — мой! Это и есть патриотизм.
Блакас. Он увековечивает победу Буонапарте!
Людовик. Говорите — Бонапарта, как все люди, раз уж он этим дорожит. (Внезапно орет, ударяя по столу.) Победы Бонапарта — мои победы! Вы что, с луны свалились? Я вижу, больше всего хлопот у меня будет с роялистами. Франция увенчала себя славой за годы, что я томился ожиданием. Меня вышвыривали из очередной страны после каждого мирного договора, заключавшегося моими добрыми братцами. Так не отказываться же мне от этой славы из-за того только, что меня при сем не было. Я засчитываю себе войны Империи! И революцию тоже! Я ее перевариваю. Иногда попадается кость, вроде Фуше. Меня рвет. Но потом я глотаю. Мне не пристало воротить нос. Я — желудок Франции! И обязан все переварить.
Блакас (качает седой припудренной головой, возмущенно). Нашего короля подменили!
Людовик (улыбаясь). Ну, разумеется. Номер, во всяком случае. Вместо шестнадцатого — восемнадцатый. Многое изменилось, милый Блакас, и надо иметь мужество смотреть правде в лицо. Мужество — вот единственное, что нам осталось.
Блакас (визгливо). И честь!
Людовик (спокойно). Что такое честь, решать мне. Франции она ни к чему. (Смотрит на него.) Я допускаю, что вы из тех дряхлых, ощипанных птиц, которым ничего не понять. Мир движется слишком стремительно… Но неужели вы окончательно утратили здравый смысл и мужество? Ваши отцы обладали этими качествами. (Задумывается.) А все Людовик XIV. Заставлял вас простаивать часами в Версале в надежде на хорошее место и большую пенсию — вот и попортил нервишки дворянству. Когда-то во Франции были настоящие мужчины. Немного буйные, но одна-две головы в год… и порядок. А потом, в один прекрасный день остались одни канатоходцы. И теперь внуки оплачивают счета своих прадедушек. Вокруг них пустыня. (Кричит.) У меня нет Ришелье! Вернее, Ришелье есть, да никуда не годный. Вот я и беру Фуше. Руки буду мыть потом. Бонапарт создал дельную администрацию. Гениально, вся Европа нам завидует! Я присвою эту администрацию. Он принял прекрасный Гражданский кодекс? Взято! У вас есть на примете что-нибудь еще? Скажите, я беру всё. Тут главное — кто кого! Было бы желание! И как я ни толст, на своих толстых ногах, которые меня уже не держат, я вырвусь в первый ряд. У меня двадцать семь миллионов. Мне все мало, только подавай!