Фуше (смеется). Целый справочник, сир!
Они принимаются за работу. Занавес с изображением Тюильри опускается, скрывая их от зрителей. Часовой занимает свой пост, шагает перед занавесом. Отдаленный грохот пушек. Внезапно все стихает. Шум подъезжающей кареты. Часовой вытягивается и кричит, как вначале.
Часовой. Да здравствует король!
Сержант (входит). Хорошо! Но не кричи слишком часто. При императоре — дело другое, хоть каждые пять минут — приходилось поддерживать атмосферу энтузиазма. За вернувшихся Бурбонов можешь быть спокоен. Тут и русские и прусские… У Бурбонов столетия позади, а может, и впереди. Так что не надрывай глотку. Стой навытяжку, бери на караул, как предписывает внутренний распорядок, и достаточно. (Осматривает его и добавляет.) А четверо суток гауптвахты ты все-таки отсидишь… за третью пуговицу. (Выходит.)
Часовой (горько). И это называется сменой власти!
Поднимается занавес «Тюильри». Фуше стоит на том же месте, но вместо Наполеона — Людовик XVIII.
Людовик. Господин герцог, мне ваш проскрипционный список ни к чему.
Фуше. Позволю себе почтительно заметить, что если бы ваше величество обратили внимание на первый список, неофициально переданный мною за несколько недель до ста дней, Бонапарт не добрался бы до Тюильри. Я нашел этот документ в мусорной корзине вашего величества.
Людовик (просто). Да… В предотъездной суматохе никто не удосужился сжечь бумаги. Они у вас?
Фуше. Я обошел покои вашего величества — из элементарной предосторожности — и спас все, что представляло малейший интерес. Все у меня, в полной сохранности, к услугам вашего величества.
Людовик (просто). Хорошо. Будьте так любезны, положите все обратно в корзину.
Фуше (неохотно подчиняясь). Как будет угодно королю. (Почти встревоженно.) Ваше величество даже не спрашивает, не оставил ли я что-нибудь у себя, считая, что это может пригодиться?
Людовик (так же). Зачем? Я взял вас в свое министерство, мсье Фуше, несмотря на сильное сопротивление преданных мне людей. Несмотря также, простите, и на собственное отвращение, что вы, я полагаю, способны оценить. Но король не должен считаться с личными чувствами, еще раз простите, которые граф Прованский в данном случае вправе испытывать к убийце своего брата. Льщу себя надеждой, что при нынешнем положении дел вы, с вашими достоинствами и вашими недостатками, можете, быть полезны стране. Этого довольно. Все прочее — мелочи, не достойные внимания короля Франции.
Фуше. Покорно благодарю, ваше величество.
Людовик (прямо). Отношения у нас будут чисто деловые. Поэтому благодарности тоже ни к чему. Но раз вы мне служите, я возложу на вас, мой милый герцог, непривычное бремя — бремя моего доверия. Оно будет безграничным. Я бы даже сказал — детским. Не скрою, что рассчитываю смутить вас этим новым чувством, мсье Фуше. Я просил положить бумаги в корзину. Они там… Все до единой. Теперь поговорим о деле.
Фуше (смущенно, даже растерянно роется в карманах). Вот еще две, сир, — вылетело из головы. (Бросает бумаги в корзину.)
Людовик (улыбаясь). Прекрасно. Видите, в этой игре другие правила. (По-прежнему с улыбкой.) И даже самая последняя, которую вы оставили у себя, вам ни к чему. Вы отлично знаете — я навсегда вернулся на наследственный престол. Наши английские друзья взяли Бонапарта на себя, а с ними, вам это известно, шутки плохи. Так что, как ни крути, остается служить одному господину — мне. Согласитесь, это сильно упрощает дело.
Фуше вздыхает и после паузы бросает в корзину последний листок.
Я стар, мсье Фуше. Почти инвалид. Я еще люблю вкусно поесть, несмотря на подагру, но с дамами, увы… кончен бал. О других благах этого мира нечего и говорить. Я так привык к ним в детстве, что теперь — наверное, по контрасту, — легко без них обхожусь. Я всякого насмотрелся и немало передумал о людях, мучаясь от бессонницы во время девятнадцатилетних скитаний.
Король бескорыстен по своей сути и предназначению. Если бы мы занимались пропагандой, как ваш бывший хозяин, можно было бы воспользоваться этим аргументом. А мне лично еще легче быть бескорыстным. Будь у меня сын — дело другое. Но бог не дал. Мой брат — не стану говорить, что я о нем думаю, вас это не касается — унаследует престол ненадолго. Он стар. Племянники… Если богу так угодно! Мне остается только молиться, ибо подумать страшно, что герцог Орлеанский дорвется до пирога. Слишком уж долго и гнусно он этого добивался.