То же самое происходило и в войсках.
На упорно не желавшей разгораться заре так называемой демократизации армейской жизни мне пришлось разбираться с одним скандальным делом.
В Ленинградском военном округе «вечный правдоискатель» зампотех дивизии полковник Чистяков — гроза гарнизонных воров и председатель комитета народного контроля — заставил побледнеть комдива, когда на служебном совещании во всеуслышание заявил:
— Директива министра обороны — туфта. В старой армии председателем Офицерского собрания избирался самый уважаемый офицер в полку. Язов предписывает, что без всякого голосования им должен стать штатный командир. А если он не самый уважаемый? Так что не надо нас дурить!
Побледневший комдив мгновенно прекратил совещание и зазвал Чистякова к себе в кабинет на промывку мозгов: обсуждение директив и приказов министра обороны, а тем более их публичная критика категорически запрещались.
В том, что Чистяков был прав, дивизионные и полковые офицеры убедились очень скоро. На Офицерском собрании артиллерийского полка обсуждались кандидатуры офицеров, которые претендовали на право поступать в военные академии. Был среди них и командир дивизиона капитан Соколов — сынок одного партайгеноссе Ленинградского обкома партии. Капитан был выдающимся «похренистом» полка, развалившим свой дивизион.
Но зато ему равных не было в оборудовании дивизионной сауны, где он березовым веничком ходил по распаренным розовым задницам инспекторов из штаба округа, исправно плескал пивом на раскаленные камни и подавал к столу свои фирменные шашлыки.
Соперником Соколова был начальник штаба другого дивизиона капитан Трегубов — черная кость полка без обкомовской родословной, которой старшие командиры постоянно затыкали дыры во время прорывов и авралов.
Офицерское собрание полка со свистом прокатило «похре-ниста» и утвердило Трегубова.
Командир полка был жуть как недоволен таким поворотом дела (ему был гарантирован втык от окружных кадровиков) и. закрывая собрание, сказал, что, дескать, мнение Офицерского собрания — вещь важная, но окончательное решение, в соответствии с директивой министра обороны, остается все же за командиром-единоначальником.
На том офицерская демократия в артиллерийском полку и закончилась. Учиться в Москву поехал Соколов. Полковой раб капитан Трегубов остался с носом.
Чем больше было разговоров о демократии в армии и стране, тем меньше она ощущалась. Там, где действительно нужен был совет с людьми, опора на их мнение и даже просто здравый рассудок, там самые высокие государственные, партийные и военные начальники самочинно принимали волюнтаристские решения.
В конце 80-х четырежды Краснознаменная, орденов Суворова и Кутузова гвардейская дивизия, из которой вышло более двадцати Героев Советского Союза, ни разу не отступавшая на фронтах и бравшая Берлин, была разгромлена одним росчерком пера своего Верховного главнокомандующего. Она попала под сокращение. Комдив написал гневное письмо маршалу Язову. Министр обязал начальника Генштаба ответить генералу. Из Генштаба комдиву писали примерно так: у нас все дивизии прославленные — какими-то надо жертвовать.
Наверное, только сдача в плен может быть для любого комдива более унизительной и позорной миссией, чем приказ доставить и сдать Боевое Знамя дивизии и все ее боевые регалии в Центральный музей Вооруженных Сил СССР.
Я видел, как это делалось.
В сопровождении двух вооруженных автоматами бойцов и прапорщика жарким летом 1990 года генерал привез в Москву в обшарпанном чемодане для секретных документов боевую святыню дивизии.
В Москве, на улице, по иронии судьбы именуемой улицей Советской Армии, он сдал под расписку Боевое Знамя в полутемном подвале музея, уже и без того заваленного продырявленными молью стягами прославленных дивизий и полков…
Хранительница запасника жаловалась комдиву на «ограни-ценные рабочие площади», на сырость в подвалах и даже на крыс, шастающих по ночам среди священных музейных реликвий… Не всем им находилось тогда место среди экспозиций музея.
Зато хватало места для кителей Гитлера и пистолетов Геббельса.
Наверное, у нас это национальная болезнь — относиться к собственной Истории, исходя из принципов «революционной целесообразности» или уникального недомыслия. Разве не потому мы так легко утеряли в политическом угаре веков первородные и священные для армии названия Измайловского и Семеновского полков?
Я не мог, не могу понять до сих пор, почему так легко расформировывались легендарные соединения и части с богатейшей боевой биографией, а дивизии и полки, которым от роду не было и пяти лет, имеющие нередко только номер, оставались здравствовать. Иногда доходило до того, что новорожденная часть существовала, не имея даже Боевого Знамени…