— Будь прокляты эти горы, где нельзя сделать и шага без того, чтобы тебя не увидели на три лье в окружности! — проворчал капитан.
— Но как же они узнали, что мы направились к господину Гильйому? — спросил пастор свою дочь.
— Солдаты грозились разграбить деревню, и наши соседи, испугавшись, выразили готовность отвести их до места, где они могут поймать чужестранца. Узнав, что вы направились в эту сторону, крестьяне догадались, что вы у господина Гильйома, и многие вызвались быть проводниками. Майор принял их услуги, и они пустились в дорогу… Что до меня, то я воспользовалась минутой, когда за мной не наблюдали, прокралась через сад и поспешила, чтобы предупредить вас. Австрийцы теперь рубят по дороге кустарник и ставят везде часовых. Но я бежала по дороге, известной мне одной, через лес и, слава Богу, пришла сюда вовремя.
При этих словах Клодина поправила свою юбку и косынку, приведенные в некоторый беспорядок кустами ежевики и терновника.
— Вы ангел! Ангел, ангел, юная фрау! — с жаром воскликнул Арман Вернейль, призывая на помощь все свои познания немецкого и прижимая к губам руку девушки.
В следующий миг раздался свирепый лай.
— Они идут, — сказал Гильйом с беспокойством. — Надобно на что-нибудь решиться.
Капитан вздохнул.
— Право, эта травля начинает надоедать мне. Я не хочу более подвергать опасности честных людей, принимающих во мне участие… Не лучше ли отдаться этому неприятельскому офицеру, который преследует меня с таким ожесточением?
— У вас всегда будет время сделать это, — возразил пастор.
— Нет, нет! — прошептала Клодина со слезами на глазах.
— Уж не хотите ли вы, чтобы я играл в прятки с этими ищейками? — с иронией спросил Арман Вернейль. — Наступает вечер и благодаря темноте, мне, быть может, удастся скрыться от них… Хотя, говоря откровенно, я не нахожу в настоящую минуту большого удовольствия в этой игре…
— Не говоря уж о том, что вы можете попасть под пулю, — прибавил Гильйом, — что было бы жалко, потому что, несмотря на кажущуюся ветреность, вы добрый и храбрый молодой человек. У меня есть другое средство.
К удивлению пастора и его дочери, он отвел капитана Вернейля в угол комнаты и тихо сказал ему:
— Опасность, которой вы подвергаетесь, мсье, весьма велика. Я могу и хочу спасти вас, если вы согласитесь на мои условия.
— Какие это условия?
— В том месте, куда я вас отведу, вы должны обещать никогда не открывать рта для произнесения ругательств или насмешек, как бы странны ни показались вам вещи, которые вы увидите или услышите. И еще… Вы должны хранить тайну этого приключения, когда выйдете оттуда.
— Вот странное требование! Между тем, если моя совесть…
— От вас не требуют ничего, что было бы противно совести честного человека.
— Ну что ж! Начало довольно романтическое. Но так как мне не из чего выбирать средства к спасению, то я обещаю.
— Вы клянетесь словом христианина?
— Клянусь.
— Честью дворянина?
— Честью дворянина и офицера шестьдесят второй полубригады.
— Этого довольно… Будьте готовы идти за мной.
Гильйом подошел к пастору и его дочери, изумленным этим таинственным разговором.
— Мой добрый Пенофер, — сказал он, стараясь казаться спокойным, — я нашел средство спасти вашего протеже, но я открою вам его после — теперь минуты дороги… Клодине и вам нечего бояться австрийских солдат. Удержите их здесь минут на пять, как можете… Через пять минут наш друг будет в безопасности.
— Но, мсье, — начал было пастор, — я не могу понять…
Лай Медора стал еще свирепей и еще ближе; уже можно было различить человеческие голоса и звуки шагов.
— Пошли! — сказал Гильйом.
И он вывел Вернейля из дома.
Они углубились в рощу, почти непроходимую, и через несколько минут оказались у подножия огромных скал, которые образовывали естественную ограду Потерянной Долины. Гильйом остановился и положил руку на плющ, вьющийся по утесу, и капитану послышался отдаленный звук колокольчика.
Они ждали около минуты. Наконец вверху что-то начало двигаться. Капитан с беспокойством поднял голову. Примерно в тридцати футах от земли из скалы выдвинулась лестница. Она медленно опускалась, пока не достигла гранитной скалы.