Они прекрасные.
Они безумные.
Я хватаю одеяло со стула, набрасываю на себя и бегу в спальню, захлопываю дверь и прислоняюсь к ней, дыхание вырвалось горячим рывком.
Я медленно опускаю одеяло, глубоко дыша, со страхом осматриваю себя. Но моя кожа снова нормальная. Нормальная и холодная, покрытая мурашками. Я присела на кровать.
Что это было?
Было похоже на мороз. Это был мороз? Как это мог быть мороз на моей коже, вот прямо так? Конечно, такого не может быть. Неужели хоть кто-то в мировой истории мог заморозить себя? Никогда о таком не слышала. Это невозможно.
— Это будто что-то из одной из маминых историй, — говорю я сове на кроватном столбике. Это плохие мысли.
— Дура, — говорю я вслух.
Сова пристально смотрит на меня своими круглыми деревянными глаза и ни сколько не утешает.
— Сова? Ты идешь? — зовет мама.
— Да, — отзываюсь я, хватая свой самый плотный свитер.
— Я представила себе это, — сказала я сове. — Подобные вещи просто не могут произойти. Так ведь?
Сова мигнула тихим сухим щелчком.
Я вздрогнула, мое дыхание перехватило в горле, затем медленно, по коже побежали мурашки.
— Ты моргнула? — прошептала я.
Она не ответила. Естественно. Я пялилась на нее немного дольше, пока мои глаза не стали болеть, а голова не начала кружиться. Затем я позволила себе снова дышать. Она не шевелилась, ничего не делала. Это же деревянная сова, Боже мой! Мама снова позвала, и я возвратилась на кухню.
А если мама заметит, что что-то не так, то я потребую адекватных ответов об отце. Это отвлечет ее.
Покончив с овсянкой и отблагодарив маму, все еще погруженную в ее новую работу, я минут пять посидела в Google, в полглаза поглядывая на обычную неподвижную деревянную сову. Кажется, я прожила уже тысячу лет за это утро, а ведь день только начался. Замерзшая кожа, моргающие совы — что дальше?
«Человек, получивший замерзание кожи»: ничего, хотя есть об обморожении с некоторыми действительно грубоватыми фотографиями ног.
«Замороженный человек»: все о криогенной науке, замораживание людей для дальнейшего возвращения их к жизни.
«Мороз на коже»: некоторые странные косметические процедуры и что-то об уремическом замораживании, связанном с довольно плохим заболеванием почек. Далее я смотрела о заболеваниях почек, у меня этого нет: я была бы очень больна и были бы другие симптомы.
Я чувствую себя нормально.
И уже не морозит. Если что-то и было, то прошло. Что бы это ни было, потому что такие вещи с людьми не происходят.
К тому моменту, как я пришла в школу, у меня уже не было настроения заниматься чем-либо еще. Я просто старалась этим утром держать это в себе, с Мэллори, стреляющей беспокойными взглядами, и странным приковывающим меня соседством с Айвери. Я не понимала глаз от книг, пытаясь слушать внимательнее, чем когда-либо в прошлых классах, а затем в перерыве подсела за стол с Конором, избегая личных разговоров. Он слишком занят, пытаясь украсть чипсы у Мэллори и жалуясь на Айвери, которого, на счастье, нигде не было видно.
— Этот парень реальный урод, — сказал он, будто мы с Мэллори спрашивали. — Ни с кем не разговаривает, просто ходит сам по себе, весь странный и напряженный. Наверно, его перевели, потому что он сделал что-то ужасное.
— Например? — спросил кто-то.
— Не знаю, — ответил Конор, смахнув волосы с глаз. — Например, съел препарированную жабу или типа того.
Фу-у-у. Я переключилась и сконцентрировалась на попытке съесть свой сандвич с тунцом. Теперь на вкус он стал жалким и отвратительным.
— Сова! — наконец сказала Мэллори, догнав меня, когда мы шли на географию. — Что с тобой?
— Я в порядке, — ответила я с улыбкой.
— И все-таки нет. Что случилось? Ты спрашивала маму про отца? Она рассказала?
— Нет и нет.
Она загоняла меня, подталкивала к шкафчикам, пока люди набивались вокруг нас, ее маленькое лицо выражало решимость. Мэллори, она невысокая. На голову ниже меня, каштановые волосы аккуратно зачесаны назад. Ее одежда всегда опрятная, в отличие от моей.