Ольга Киреевская сама была в шоковом состоянии, наутро потребовала узнать, как там подруга, он поехал в поселок, звонил в больницу из автомата, но безуспешно, ему ничего не сказали, зато запросили сведений, кто он такой. После чего Аврорский несколько раз принимался узнавать окольными путями, уже из Москвы. В больнице, как водится, оказался полный бардак, они перепутали все на свете, сначала сказали, что жертва самоубийства умерла на следующую ночь, потом признали, что одна девушка умерла, другая сбежала, как только пришла в сознание. Фамилий не называли. Он полагает, что сбежала Ольга. Надо думать, что сбежать ей помогли. Аврорский толкнулся по адресу на Остоженке, там выяснилось, что жених на днях уехал с концами. Все сходилось, Аврорский успокоил Ольгу, и практически сразу обнаружилась кража. Тогда стало понятно, почему Ольга не давала о себе знать.
Мистический элемент объяснения заключался в невозможности для Ольги Киреевской иметь детей. Они старались, но тщетно. Со временем Ольга стала полагать, что это наказание за проступок против беременной подруги. А когда увидела сотрудницу «Аргуса» накануне родов, то пришла в паническое состояние, ситуация показалась ей знаковой, и все такое прочее. Она почти выпала из реальности, и любое развитие по этому делу причиняло ей моральные страдания. Невозможно допустить, чтобы её начали доставать вопросами, а беременная девушка из «Аргуса» начала расследование чужими руками. В музей имени Киреевского пришла весть, что в МГУ кто-то интересовался историей «Потерянной зари», оттуда до Ольги было рукой подать. Тогда Аврорский решил нас остановить любым способом, кроме, конечно, заведомо криминальных. Он сознался, что ненормальный сосед с визитом на дом родильнице был плохой идеей, за это готов извиниться и объяснить, хотя, судя по всему, основной вред был нанесен соседу.
– Это я уже слышала, – я прервала Вальку на полуслове. – Теперь чего ты хочешь от меня?
– Если убрать «теперь», то мы пришли к «Руслану и Людмиле», он еще «с презреньем оглянулся, браздами удержал коня и с гордым видом усмехнулся», – заметил Валька. – Отрадно, раз появился Александр Сергеевич, значит, с тобой можно иметь дело.
– So what? (Ну и что?) – спросила я по-английски, чтобы избежать нечаянной цитаты.
– Не надо со мною по-иностранному толковать, все едино не понимаю, – Валька предупредил, после чего заявил, не моргнув глазом. – Зовем поповича к тебе еще раз, пусть делает признания в знакомой обстановке, надо кое-что прояснить. Вся женская часть для меня темный лес, если он врет, то безнаказанно, консультантов у меня нету кроме тебя и Марины, а она замучает вопросами. Пусть расскажет подробно по криминальный аборт, потом сравним показания с впечатлениями. У нас козырь – жена Ольга в тяжелом моральном состоянии, пусть её побережет, расскажет сам.
– А нам зачем? – я и не поняла, как включилась в работу.
– Для Мельников, – лаконично поведал Валька. – Я не сообразил, что им сказать. Или оставить все как было, потому что пользы никакой, кроме вреда. Или девушка жива и скрывается, или она давно умерла. Кто мы такие, чтобы идти дальше? Тем более, что ты уезжаешь почти с концами. Дело надо закрывать так или иначе. N est pas? То бишь, или как? Если по-французски…
А сам хвастался, негодяй, что не говорит по-иностранному.
3
Как и следовало ожидать, друг Валя меня уговорил, а я проявила слабодушие с любопытством пополам, хотя какого дьявола мне это было надобно? Тем не менее…
Тем не менее через пару краткосрочных дней я попала к себе на квартиру, вновь отпросившись у Ирочки с мамой от Юниора и сборов. Кузина честно предупредила, что меня ждет шок и стресс, но полагала, что дело хозяйское, хотя и не вполне внятное. Всё, связанное с работой на ниве розысков и утешений отходило в прошлое, зачем морочить себе голову – неясно и вредно. Но если очень хочется, то можно.
Квартира за время моего отсутствия заполнилась до краев эскизами к Страшному Суду, хорошо, что не цветными, еще лучше было то, что силы ада не являлись воочию. Всяческие души летели, ветром гонимые и потоками носимые в воздушные и ледяные воронки, на них сверху взирали лица, глаза и улыбки разной степени искренности. У Миши явственно наметился тупик в изображении сил добра, они получались гораздо хуже, чем силы зла, которые очень выразительно подразумевались. После я заметила, что добро тоже лучше скрыть по правилам симметрии, и Миша был благодарен за совет, тупик раскрылся.