В тот же миг, поймав взгляд Кассандры, она отложила рукоделие, и обе весело прочли в унисон:
«Из номера четыре почтенная мадам Никак мне не сдается, крепка не по годам. Так кто же мне мешает прибрать ее к рукам?» — Смерть вопрошает в разочаровании. Что ж, объясню, подруга, в чем мой секрет сокрыт, Что жить мне помогает и так тебе вредит: Молитвы мужа, коий меня боготворит, И дочерей заботы — пусть Небо их хранит, И Боуэна искусство и внимание.Последовали смех и череда весьма изящных и заслуженных комплиментов в адрес матушкиного остроумия.
— Ваш брат Джеймс тоже превосходный поэт,[9] — скромно добавила мать.
— Да и поэзия Джейн делает честь имени Остин, — сказал Генри, — но к прозе у нее даже больший талант. Меня безмерно раздражает, что Кросби так и не опубликовал ее книгу «Сьюзен», несмотря на все свои обещания.
— Не понимаю, с какой стати издателю платить хорошие деньги за рукопись, если он так и не взялся ее напечатать, — заметила матушка.
— Очевидно, книга недостаточно хороша, — ответила я.[10]
— Я не согласна, — возразила Марта, — «Сьюзен» весьма занимательна! Хотя я больше всего люблю «Первые впечатления».[11] Я обожаю мистера Дарси и Элизабет и нахожу исключительно несправедливым, что ты позволила мне прочесть их историю всего три раза, к тому же это было так давно!
— Я не могла пойти на такой риск, — улыбнулась я. — Боюсь, еще одно прочтение — и ты украла бы «Первые впечатления», чтобы опубликовать их по памяти.
Марта засмеялась.
— Как будто я на такое способна.
— Эту книгу надо издать, — сказал Генри.
— Папа пытался, — напомнила я, — Рукопись отослали обратно.
— Отослали, не прочитав, — настаивал Генри, — Это говорит не о достоинствах книги, а о лености издателя, который даже не удосужился прочесть труд, отправленный неизвестным священником. Позволь мне представить рукопись. Возможно, нам повезет больше, чем со «Сьюзен».
— Сомневаюсь. Прошло десять лет с тех пор, как я написала «Первые впечатления». Изменился мир, изменились литературные вкусы, изменилась я. Уверена, необходимо многое переделать, прежде чем я сочту книгу готовой.
— А как насчет другого твоего произведения, о двух сестрах, Элинор и Марианне? — поинтересовался Генри. — Как она называлась?
— «Чувство и чувствительность». Это исправленная версия эпистолярного романа. Я не вполне довольна результатом.
— Мне помнится, это миленькая маленькая история, — сказала Кассандра.
— Миленькая маленькая история, — согласилась я, — которая ведет миленькую маленькую тихую жизнь на дне моего ларца с бумагами, где, я уверена, ей самое место.
— Не представляю, Джейн, как ты за столько лет не потеряла свой ларец, — улыбнулась мать. — По-моему, сундучок с самого твоего детства следовал за нами, куда бы мы ни поехали. Помнишь, как мы остановились в Дартфорде на обратном пути из Годмершема и его случайно погрузили в почтовую карету, которая так с ним и уехала? Куда она направлялась?
— В Грейвзенд, а оттуда в Вест-Индию, — содрогнувшись, ответила я.
Тогда мне казалось, что в ларце с рукописями все мое богатство. Никакая другая часть моего имущества не была мне столь дорога.
— Слава богу, что карету сумели остановить, не проехала она и нескольких миль, — добавила матушка, — а то мы никогда больше не увидели бы тех рукописей в этой жизни.
— Конечно, — согласилась я, снова берясь за перо.
Но не успела я написать и двух слов, как Мэри-Джейн проснулась и заплакала.
— Полно, полно! — воскликнула ее мать, встала и принялась расхаживать по комнате, легонько подбрасывая малышку. — Ну-ка, не плачь. Не плачь.
— По-моему, она устала, — заметила матушка.
— Она же только что проснулась, — раздосадованно возразила Мэри.
— Может, она мокренькая? — предположила Марта.
— Сухая как лист. Ну же, ну же, что случилось?
— Возможно, она замолчит, если ты перестанешь ее трясти, — упрекнул жену Фрэнк.
— Когда, интересно, ты стал знатоком ухода за детьми? — не без раздражения поинтересовалась Мэри. — Я забочусь о ней день-деньской с тех пор, как она родилась, а ты приехал всего три недели назад.
— Морскому офицеру нет нужды извиняться за время, проведенное в плавании, — ответил Фрэнк. — Смею напомнить, на чьи деньги кормится вся семья, а ты покупаешь себе платья и шляпки. К тому же и сотня лет, проведенных дома, не убедит меня в твоей правоте. Ребенок не успокоится, если будет болтаться, точно в маслобойке.
— Она, наверное, голодная, — высказалась Кассандра.
— Может, дать ей немного патоки? — предложила Марта.
— Она слишком маленькая. От патоки ей станет нехорошо, — не согласилась матушка. — О боже! От жары и шума у меня разболелась голова!
Леди немедленно принялись обсуждать все известные средства от головной боли наравне со всеми возможными причинами страданий малышки. Ребенок издал душераздирающий вопль. Я вздрогнула, и кончик моего пера сломался, расплескав чернила по бумаге. Мэри ударилась в слезы.
— Я знаю, что нам нужно, — сказала матушка. — В кладовой есть хороший эль. Джейн, ты ничего не делаешь. Будь любезна, принеси мне немного.
Я отложила перо и вытерла чернила с пальцев.
— Хорошо, мама. Уже иду.
— Мама, — сказала я тем вечером, сидя у постели матери и расчесывая ей волосы, — как по-вашему, сколько нам еще жить здесь, с Фрэнком и Мэри?
— Надеюсь, что долго, — ответила матушка. — Лично мне давно надоело скитаться. До чего приятно просыпаться каждое утро в одной и той же постели, в одной и той же комнате.
— Совершенно с вами согласна. Но не кажется ли вам неправильным злоупотреблять щедростью Фрэнка?
— В каком смысле злоупотреблять? Мы вносим свою долю в домашние расходы. Мы поселились здесь, чтобы помогать Мэри с ребенком, и будем поддерживать ее во время долгих отлучек Фрэнка. Весьма справедливая договоренность для всех заинтересованных лиц.
— Я понимаю. Но Фрэнк платит бóльшую часть суммы. И у них с Мэри, несомненно, будут еще дети. Однажды им надоест нас терпеть.
— Молюсь, чтоб все сложилось по-другому. Ведь что тогда станет с нами? Мы не можем себе позволить отдельное жилье. Вновь наносить долгие визиты друзьям и переезжать от одного твоего брата к другому? Я этого не вынесу.
— Я тоже, — вздохнула я. — Ах, мама! Я не хочу показаться неблагодарной: Фрэнк и Мэри очень гостеприимны, и мы проводим время не без приятности. Но здесь так мало тишины и никакого уединения. Разве вы никогда не мечтали о собственном доме?
— Денно и нощно, — грустно призналась матушка. — Но я стараюсь не думать об этом. Что толку? Мэри довольно мила, а их ребенок чудо как хорош. Нам повезло, что у нас есть крыша над головой, вот и все.
— Если бы только я могла заработать денег! Как несправедливо! Мужчина волен выбрать занятие и посредством упорного труда приобрести богатство и уважение, в то время как мы, бесконечно зависимые, вынуждены сидеть дома. Это унизительно!
— Так устроен мир, Джейн. Лучше принять все как есть и жить, как живется, ведь ничего нельзя изменить.
Матушка поймала мой взгляд в зеркале над туалетным столиком.
— Конечно, все было бы иначе, если бы только…
— Если бы только что? — тихо спросила я, хорошо понимая, что она намерена сказать.
— Если бы только ты или Кассандра вышла замуж.
Я отложила щетку для волос и встала. Этот старый разговор никогда не переставал меня мучить.
— Пожалуйста, мама.
— Конечно, твоя бедная сестра перенесла жестокий удар. Но она была еще молода и красива, когда Том умер.
Кассандра, несомненно, первая красавица в семье. Ее бледной кожей, прелестными темными глазами, вздернутым носиком и милой улыбкой восхищались многие наши знакомые джентльмены, хоть она и не обращала на них внимания.
— Она утверждает, что способна полюбить лишь один раз, — сказала я.
— Что за чушь! В мире так много прекрасных мужчин! Что ж, коли она желает провести жизнь, оплакивая единственную истинную любовь, полагаю, никто ее не осудит. У нее, по крайней мере, были надежды, и ее счастье отняли силы, над которыми она не имела власти. Но ты, Джейн, ты остаешься одинокой, и тебе нет извинения.