Водитель, стиснув зубы, выскочил из машины, догнал серую человеческую фигурку - то была старушка в пуховом платке; она часто и мелко крестилась и остановил ее за плечо.
- Ты что, бабка!.. - закричал водитель, и непечатные слова сами собой посыпались у него изо рта. - ...На кладбище торопишься? Днем бежать надо! Кладбища ночью закрыты! - уже выпустив пар, закончил он.
Старушка не слышала. Или слышала, но не понимала. Она продолжала мелко осенять себя крестом, точно на нее напала трясучка. Губы ее шевелились и повторяли:
- Господи, свят-свят! Спаси и помилуй!.. Спаси и помилуй, свят-свят!
- Чего стряслось-то? - обескураженно спросил водитель, поняв, что не скрип тормозов и близкая смерть под колесами вызвали у бабки испуг.
- За грехи наши... светопреставление... свят-свят, -твердила старушка.
Водитель махнул рукой, и старуха провалилась в ночь, как летучая мышь.
Надо сказать, что Демилле тоже выскочил из машины, когда увидел страшные глаза водителя и понял, что тот готов убить несчастную старушку. Он приблизился к месту происшествия и с облегчением заметил, что пыл водителя угас, старушка невменяема и бормочет бог весть что. Еще секунда - и она скрылась в подворотне. Острый кончик развевающегося за нею пухового платка лизнул кирпичный угол и навеки исчез из жизни Евгения Викторовича.
- Прибабахнутая... - задумчиво сказал водитель и направился к покинутой машине.
- Если бы он знал, милорд, насколько точное вылетело у него слово! Ведь старушка именно была "прибабахнутая", но вот как, почему и чем она была "прибабахнута" - об этом не знали ни водитель, ни Евгений Викторович, хотя, по удивительному стечению обстоятельств, к последнему факт имел прямое отношение.
Когда вновь заработал мотор, а вместе с ним и динамик радиотелефона, водитель и Демилле услышали, что в эфире творится нечто невообразимое. Два или три голоса, захлебываясь, о чем-то рассказывали, но о чем - понять было невозможно, потому как диспетчер, позабыв о хладнокровии, кричала со слезой: "Прекратите засорять эфир!" - и этим вносила дополнительную сумятицу. Демилле удалось установить, что какого-то водителя, Мишку Литвинчука, чуть не раздавило.
- Где? Как? При каких обстоятельствах?
- Да не больно знать хотелось, милорд! Что-то там такое произошло в ночном городе, сдвинулось или осело, а может, почудилось...
Водитель выключил радиотелефон, и Евгений Викторович снова погрузился в дремоту.
Проехали Кировский, взлетели на Каменноостровский мост (навстречу пронеслась колонна милицейских машин с синими мигалками), дугою промчались по Каменному, миновали мост Ушакова и Черную речку, оставили позади кинотеатр с красными буквами "Максим" и вырвались, наконец, на проспект Энгельса, уносящийся вдаль -в Озерки, Шувалово, Парголово, где на бывших болотистых лугах стоят ныне сотни и тысячи похожих друг на друга многоэтажных строений. Демилле сонной рукою сжимал в кармане липкие ключи от дома; водитель вновь включил радиотелефон и повторял в микрофон: ",,Двадцать седьмой" - Гражданка..." - пока не щелкнуло в динамике и далекий девичий голос сказал: "Поставила "двадцать семь" на Гражданку".
Они свернули вправо и поехали по временной, в ухабах, дороге - так было ближе, - затем свернули еще и отсюда совсем недалеко уже было до улицы Кооперации. Она и возникла вскоре: въезд на нее был отмечен двумя точечными шестнадцатиэтажными домами, далее по левую сторону стояли двенадцатиэтажные и также точечные дома, а по правую - два детских сада, абсолютно одинаковые, за которыми и был девятиэтажный дом Евгения Викторовича, выделявшийся оригинальной кирпичной кладкой "в шашечку".
- Куда дальше? - спросил водитель, когда такси миновало первый из детских садов.
Демилле встрепенулся и взглянул на счетчик. Там значились цифры 10.46. Он сунул руку в карман плаща, опять испытав легкое отвращение, и достал слипшуюся от пива мелочь. Беглый взгляд на нее определил, что, слава Богу, хватит! Только тут он посмотрел за стекло и сказал:
- Здесь, за вторым садиком, следующий дом.
- Где? - спросил шофер. (Они уже ехали мимо этого второго садика.)
- Ну вот же... - сказал Евгений Викторович и осекся.
Никакого следующего дома за садиком не наблюдалось. Там, где всегда, то есть уже десять лет, возвышался красивый, "в шашечку", дом, была пустота, сквозь которую хорошо были видны пространства нового района, и вывеска "Универсам" в глубине квартала, и небо с теми же звездами.
- Стой! - в волнении крикнул Евгений Викторович.
Он выскочил из машины, причем водитель тут же распахнул свою дверцу и вышел тоже, опасаясь, по всей видимости, соскока. Демилле сделал несколько шагов по асфальтовой дорожке и вдруг остановился, опустив руки, да так и замер, вглядываясь перед собою.
- Эй! Ты чего? - позвал водитель, а так как пассажир не отзывался, то он направился к нему и, только подойдя, понял - чем был потрясен Демилле...
Глава 2
НЕ ВЫГУЛИВАЙТЕ СОБАК НОЧЬЮ!
- Ну и чем же? Чем?
- Ах, милорд, и это говорите мне вы! Вспомните, прошу вас, какими фокусами вы занимались в своем "Тристраме"?
- Мне казалось - так забавнее...
- Еще бы! Оборвать повествование на самом интересном месте, чтобы ни с того ни с сего, с бухты-барахты ("Вы не скажете, где расположена эта бухта?" - "Барахта? В вашем романе, милорд!") начать долгий и бесцельный разговор о каких-нибудь узлах, тогда как в этот самый момент рождается ребенок... мало того - герой романа!.. Как это называется?
- Послушайте, молодой человек! Вам не кажется?..
- Простите, Учитель. Смиреннейше припадаю к вашим стопам. Вырвавшиеся у меня слова - не более чем авторская амбиция. Знаете, пишешь, пишешь да вдруг и почувствуешь себя Господом Богом, Творцом, так сказать... Но ничего, это ненадолго... Всегда есть кому поставить тебя на место.
- Это правда, - печально вздохнул Учитель.
Поэтому, раз я решил следовать вашим традициям, ничего не будет удивительного в том, что повествование мое приобретет сходство с лоскутным одеялом. В лоскутных одеялах есть своя прелесть: их создает сама жизнь. Настоящее лоскутное одеяло шьется из остатков, накопившихся в доме за долгие годы: старые платья, шляпы, накидки, портьеры - все годится; простыни, пальто, чехлы - что там еще? - мама! мама! я нашел беличью шкурку! - давай ее сюда!