— Боже мой, вы кто?! — испуганно спросила она.
— Бездомный идиот, — честно ответил Максанс.
— Э-э-э... Здесь... Откуда?
— Мне негде жить. Я случайно нашел этот дом. А вы здесь живете?
— Да. Да, мы тут живем, — ответила она, приходя в себя. Послышались еще шаги, и в комнате появился молодой человек с правильным загоревшим лицом, вполне пригодным для того, чтобы сняться в следующем фильме Люка Бессона, и, обняв девушку, строго посмотрел на незваного гостя.
— Вы кто такой, месье?
— Я уже говорил — я обычный бездомный и мне некуда пойти. Если вас не будет слишком напрягать тот факт, что я разделю с вами этот дом и буду жить в одной из комнат, то я, с вашего позволения останусь.
Они переглянулись и молодой человек сказал:
— Я вижу вы воспитанный и приличный человек, вполне достойного склада ума. Мы живем тут одни уже около двух месяцев, так что не имеем ничего против приятного соседства. Эту приятную особу и по совместительству мою девушку зовут Элен. Меня Жювеналь или просто Жюв. Рад познакомиться, — произнес он, протягивая руку.
— Максенций Дюжон, можно просто Макс, — протянул навстречу руку Максанс.
— Очень приятно, — произнесла нежным голосом Элен, забавно изобразив книксен и протянув свободную от лапши руку для поцелуя. — Позвольте... Максенций Дюжон... Вы же тезка известного парфюмера, которого обожает вся Франция.
— Я и есть тот самый парфюмер и, как видите, не так уж и обожает меня Франция. Иначе я бы сейчас не стоял тут, разговаривая с вами сквозь бороду, которую мне даже нечем сбрить, — попытался сострить Дюжон.
Девушка замолкла от нахлынувшего на нее почтения, быстро и почти звучно хлопая ресницами.
— Вот видишь, Элен, впервые от твоих модных журналов есть какая-то польза, — заметил, не растерявшийся, в отличие от девушки, молодой человек.
— Наше соседство обещает быть гораздо интереснее, чем показалось вначале! — воскликнула Элен.
— Вы голодны? — спросил Жюв.
— Если честно, я не ел около суток, — ответил он, глядя в свою очередь на упаковку китайской лапши в руках девушки.
Они легко и быстро сдружились. В его новой жизни это были первые люди, с которыми ему было интересно. Жювеналь и Элен познакомились в институте и были по складу людьми, ищущими приключения и не любящими сидеть на месте. В отличие от него, они бродяжничали не от плохой жизни, просто им хотелось плевать на социальные стандарты, комфорт и карьеру, и они скитались по Франции в поисках новых впечатлений и интересных знакомств. Они считали, что осесть и обзавестись типовыми заботами успеют всегда.
Максанс поведал им свою историю, не скрывая ни одного факта. Он им много рассказывал из той жизни, которой они никогда не жили. Особенно восторгалась Элен и выпытывала все подробности. Они его уважали и приняли как члена семьи, делясь с ним всеми своими мыслями и заботами. Он тоже относился к ним очень тепло, тем более, что кроме них у него никого не было. На Элен же он смотрел исключительно как на девушку Жюва, несмотря на то, что уже изрядно изголодался по женскому полу.
Жюв помогал ему заработать, беря его с собой. У Жювеналя, который не имел здесь постоянного места жительства и мотался по многим городам, было на удивление много друзей и знакомых в Париже. Они, вдвоем с Максансом, а иногда и втроем, помогали в магазинчиках, гуляли с чужими собаками, мыли полы и разносили посылки. Нередко, они забавы ради, воровали еду в супермаркетах. Это у них было больше спортом, нежели из-за голода. Ночами они шатались по району или сидели в своем доме без стены, потягивая пиво из честно или не очень честно заработанных бутылок, смотря на светящийся купол Гранд-оперы и беседуя до самого утра.
Ему было хорошо с ними. Настоящие друзья были последний раз у него в детстве. Во взрослом возрасте у него никогда не было рядом тех, кого бы он с уверенностью мог назвать друзьями. Потеряв работу и доход, он вдруг приобрел друзей, с которыми чувствовал себя самим собой. Он, по-прежнему, впадал в тоску и ностальгию по прошлой жизни, но теперь это случалось реже, и новая бесшабашная жизнь, в которой не было ни планов, ни ответственности, ему нравилась. Он как будто вернулся в детство, в котором можно почти все, и они были подобны детям. И как к детям, к которым все относились со снисходительностью, относились и к ним.