Задержанный вытащил из кармана пиджака белый носовой платок, с виду чистый:
— Не против, если я уберу с лица это художество?
И, не дожидаясь ответа, удивительно точными движениями стёр цветок — сначала лепестки, потом стебель. Потом так же безошибочно удалил слёзы с другой щеки. Даже без зеркала он точно знал, где находится рисунок. Закончив, скатал платок с синими пятнами в комок и выбросил в стоящую неподалёку мусорную корзину.
— Думаете, больше не пригодится? — спросила Кара.
— Не-а, он найдёт меня. — Бродяга улыбнулся, и её сердце пропустило удар.
Мужчина казался странно знакомым — должно быть, она уже видела его слоняющимся по парку, — но что-то не сходилось. Светлые волосы, свободно вьющиеся вокруг лица с бакенбардами, выглядели чистыми — слишком чистыми для того, кто привык спать на скамейках, — а золотистой щетине на подбородке и над верхней губой явно было не больше суток. Одежда, очевидно, родом из грошового магазина, куда её пожертвовал какой-нибудь доброхот… но и с ней тоже что-то казалось не так. Костюм в коричнево-бежевую клетку и горчичного цвета рубашка были хотя и мятыми, но чистыми и новыми — если забыть об их явной старомодности. Не чувствовалось и обычной вони грязного тела человека, живущего на улице. На самом деле, когда Кара снимала наручники, запах она ощутила приятный: свежий, чуть цитрусовый, с примесью здорового пота. А что насчёт этих рисунков в стиле хиппи, которые он только что стёр с лица?
Пора прекратить гадать и начать спрашивать.
— Как вас зовут?
Он поднял голову, и на неё уставились глаза цвета штормового океана.
— Джейкоб Реддик.
У неё перехватило дыхание.
— Так это вы? Мы знакомы.
— Поверьте мне, золотце, — он коротко хохотнул, — ни малейшего шанса.
Он прав. Это невозможно. Кара стала жертвой синдрома ошибочного опознания. Как свидетель, которому при третьем просмотре кажется, что он узнал подозреваемого. После многолетних поисков таинственного незнакомца, после того, как он годами чудился ей повсюду, снился, в её памяти всё спуталось. Ошибка мозга, совместившего лицо из прошлого с лицом сидящего перед ней мужчины. Надо бы разделаться с этим и пойти домой, выпить бокал вина — завтрак любителей ночных смен.
— Ваш адрес?
— Золотце, вы же только что заходили меня проведать. Штат Нью-Йорк, Центральный парк города Нью-Йорк, южная сторона пруда, рядом с террасой.
Она закатила глаза и написала: «постоянного адреса нет».
— Число, месяц, год рождения?
— Семнадцатое апреля… — он замешкался и чуть скривил рот. — Какой сейчас год?
— Простите?
— Год. — Он откинулся на спинку. — Сколько лет после рождества Христова человечество успело прожить к этому прекрасному утру?
— А, две тысячи девятый. — Может быть, зря она так быстро исключила возможность психушки?
Он на секунду поднял глаза к потолку, а потом постучал пальцем по бланку:
— Напишите: семнадцатое апреля тысяча девятьсот семьдесят седьмого. — И выдал ослепительную улыбку, сверкнувшую в глазах.
У Кары сжался желудок, она поморгала, пытаясь прогнать чувство узнавания. Одиночество заставило её вообразить некую связь между ними. Фокусы подсознания. Уж слишком давно она ни с кем не встречается.
— Мистер Реддик, вам нет смысла лгать.
— Милая, — он наклонился к ней, — когда я в последний раз подсчитывал, сколько мне лет, получилось тридцать два. Поэтому, если сейчас две тысячи девятый, то, значит, я родился семнадцатого апреля тысяча девятьсот семьдесят седьмого. — Судя по виду — рот до ушей — он явно забавлялся.
Кара же, напротив, не находила ничего забавного в том, как её нутро отзывается на его сексуальную улыбку. Пришлось напрячься, чтобы здоровой дозой раздражения подавить влечение.
Тысяча девятьсот семьдесят седьмой? Похоже на правду. Она родилась на два года позже, а мужчина выглядел её ровесником — и это ещё раз доказывало, что перед ней сидит не тот, за кого она его приняла. Чему он так радуется? Наконец до неё дошло:
— О! С днём рождения!
— Золотце, праздник устраивать незачем. — Он снова откинулся на спинку. — У меня каждый день — день рождения.
Насмешливая ухмылка подействовала на неё как удар под дых.
— Сержант. — Кара выпрямилась и скрестила руки на груди, затянутой в униформу.
— Что?
— Сержант, а не золотце.
Он закатил глаза и поднял руки ладонями вверх:
— Послушайте, сержант. Я не шовинист. И считаю, это круто, что сейчас цыпочки могут носить оружие. Я просто пытаюсь быть доброжелательным.